Я сползла с кровати.
Пол прохладный, ковер кажется влажным, а Малкольм спит крепко. На спину перевернулся, одну руку за голову заложил – будет мучиться с задеревеневшими мышцами. Вторая расслабленно свисает. Пальцы чуть подрагивают, точно во сне рыжий играет на гитаре… гитара ему бы пошла.
Или здесь клавесины предпочитают?
Надо будет поинтересоваться.
Ноги свесились.
Плед сбился.
Он красивый. Наверное. На самом деле я ни хренища не понимаю в красоте, ни в мужской, ни в женской… вот сердце – оно да, красивое, потому что совершенно в своем устройстве. И мозг еще красив невероятно, ибо многомерен и гиперсложен.
Печень.
Почки… а человек в целом… наверное, можно любоваться хорошо сформированным костяком и гармоничным развитием мышечного аппарата, но… красота – это нечто большее, нежели правильные черты лица.
Нет, не так надо.
А как?
По-честному. Перед собой. Другим врать можно, совесть мучить не станет, а вот себе – глупо. И… он мне нравится? Нравится.
Сильно?
Да, мать его… пожалуй, никто и никогда мне не нравился так сильно. Первая школьная любовь… не любовь, увлечение, которое, к счастью, быстро минуло и крепко отрезвило, послужив хорошей прививкой от заразы эмоций. А тут вот…
Я убрала рыжую прядку, прилипшую к носу.
И какого, спрашивается… Малкольм не очнулся. И ладно, пусть спит, пусть выспится и отдохнет, а я… я только посмотрю.
Я стащила с кровати подушку и кинула на пол. Все-таки он достаточно холодный, да и на голом полу сидеть жестко, а на подушке – самое оно.
Рука Малкольма была горячей.
И неудобной.
Большая ладонь, широкое запястье со шрамом… смешной… вольной жизни… на волю рвутся те, кто слабо представляет, насколько там голодно, холодно и люди злые. Нет, добрые тоже встречаются, и их на самом деле больше, просто… они незаметнее, что ли?
Не о том.
Ну что, дар мой случайный, поговорим? Давай, не прячься, выходи. Я знаю, что ты есть, и ты мне нужен, потому что чувствую… нехорошее вот чувствую… прямо зудит все, и отнюдь не от чесотки.
Закрыть глаза.
Сосредоточиться.
Отбросить тревогу… найти в себе свет…
Сердце.
Легкие… и нехорошее темное пятно в корне правого. Истончившиеся стенки альвеол… и потемневшие сосуды. Откуда, мать его? Или непонятное проклятье распространяется не только на нервную систему? Оно ведет себя подобно раку, пуская метастазы…
Рано.
Болезнь только началась, но, похоже, времени у Малкольма еще меньше, чем я предполагала. Так и есть, еще очаги некроза в почках…
И поджелудочная поражена. Проклятье! Но это я могу вычистить… Как? А просто пометим все красным и пустим огонь… ему будет неприятно, но… сон глубок, надеюсь, вывести потом получится. Нет, рыжий, от меня ты так просто не избавишься…
Дар был притворно послушен, что изрядно настораживало.
Но вспыхнул невидимым светом и исчез островок перерожденных клеток в перикарде, и поджелудочная восстановилась. И сила моя текла по кровеносной системе Малкольма, работая уже без моего участия.
Сколько их было?
Десятки.
Где пара клеток, которую я бы просто-напросто не заметила, а где целый островок ткани, уже изменившей свои свойства… ничего, надо потерпеть… станет легче, если потерпеть… маготерапия… и надо узнать, лечат ли здесь рак.
Сердечный ритм сорвался.
И восстановился.
Легкие развернулись. Кажется, Малкольм закашлялся, выплевывая темную слизь. Я едва не выпустила руку, кляня себя, что не могу облегчить эту боль…
Сон вязкий.
Во сне сознание отключено… и надо было бы на помощь позвать, но это означало разорванный контакт. А я не уверена, что второй раз получится.
Дар смеется.
Глупая, думаешь, что ты мной управляешь? Это мне дали попользоваться тобой…
Пользуйся, только уж делай для чего создан.
Хотя…
Малкольм застонал. И закричал, когда пламя силы добралось-таки до нервов… темные нити деструкции в позвоночном столбе. Пока несколько цепочек, и действие незаметно, но… еще немного, и что он испытает? Слабость? Дрожь в руках? Или руки просто-напросто откажут? Или не руки, а ноги? Или все гораздо медленней и сложнее?
Убрать пораженное и восстановить цепочки.
Я думала, у меня есть время? Нет… по крови несутся осколки проклятия, и значит, стоит мне отступить, и все вернется. День-два, может, три, и тело его вновь начнет пожирать себя же.
– Что здесь… – меня оттолкнули.
Разорвали контакт, когда я уже почти решилась… если со спинным мозгом вышло, то и… был шанс. Был! Мать его, шанс! А меня прервали, и теперь…
Перед глазами плясали разноцветные мошки.
Раз-два-три-четыре-пять…
Пощечина.
И голова на шее-веревочке. Солоноватый вкус крови на губах. А девочек бить нехорошо… девочки и сдачи дать могут. Вода… вода по лицу течет, я слизываю капли с губ.
Голова гудит.
И кажется, меня трясут, пытаясь добиться… чего? Не знаю.
– Отвали, – я вяло вскидываю руку. – Отпусти…
Отпускают.
Кто?
Рай? Надеюсь, что нет… хорошо надеюсь. Айзек. Светлые лохмы, синие глаза. Выражение лица такое, что впору о завещании думать. Прямо здесь и прикопает.
– Привет, – я взялась за голову. Болит… опять с силушкой перестаралась? А с другой стороны… разве был иной вариант?
Не было.
И надо бы спасибо сказать, что вовремя прервали, но…
Интересно, а если поставить фильтр, скажем, в воротной вене, чтобы вся пакость там и сгорала… Конечно, полностью не спасет, но какое-никакое время выиграем.
– Что ты творишь? – поинтересовался Айзек, подняв меня за шкирку. Встряхнул легонько и сунул в кресло. А следом швырнул полотенце. – Вытрись.
Вытрусь.
Выгляжу я, и думать нечего, самым жалким образом. А с другой стороны, плевать… красоваться особо не перед кем. Оба помолвлены, оба… обречены?
Нет уж.
Дудки.
Я наизнанку вывернусь, но заставлю их жить. Я ведь маг жизни, мать его так, мне чудеса по должности совершать положено. Вот как щелкну пальцами…
– Ему пытаюсь… помочь.
Малкольм по-прежнему спал. Только сон этот… скрюченные руки, побелевшие губы. Рот приоткрыт. Дыхание неровное, прерывистое…
