Способна ли?
Да.
Вот сердце бьется в трехтактном ритме. Предсердия. Желудочки. И общая диастола… тук-тук-так… тук-тук-так… успокаивающий звук.
Сосуды.
Дуга аорты и легочные вены, по которым течет насыщенная кислородом кровь. Меха легких растягиваются и сжимаются… растягиваются и…
Наше тело работает всегда.
Даже когда человек отдыхает, оно все равно работает. И во сне почки продолжают фильтровать мочу, печень – чистить кровь от лишнего, желудок выделяет сок, а в тонком кишечнике идут процессы всасывания – работы много.
Везде.
И о ней тело посылает отчеты, что химические, что электрические. Искорки летят по проводам нервов, взбираются по позвоночному столбу…
Вверх и вниз.
Тело продолжает управлять собой, ему не так уж нужно вмешательство того, что мы называем разумом. Хватает рефлексов. И особые центры обрабатывают информацию, чтобы отослать обратный сигнал. Повышается содержание углекислого газа – дышим чаще… Увеличивается нагрузка – подстегнем сердечко… Ускорить. Замедлить. Прервать… продолжить… Сигналов не десятки – сотни и тысячи, и каждый актуален в свое мгновенье.
А мне бы разобраться.
Я не хочу убивать.
Я не…
Существо следило. Оно не собиралось вмешиваться, оно запоминало историю новой игры, а я… я пыталась разобраться в сияющем этом потоке…
Я могу.
Я просто дотянусь и… перекрою его.
Не хочу.
И…
Или она, или мы… и ладно бы я, мне не привыкать, что жизнь еще та поганка, но их-то за что… и других, которые…
– Бабушка обещала, что ты исчезнешь, – Мелисса не выносила тишины, должно быть, ей было страшно оставаться наедине с собой. – Она поклялась, что ты…
А я не исчезла.
Бессовестная.
– Я просто хотела, чтобы меня любили… Папа… Ты не представляешь, он иногда появлялся, дарил подарки… и ссорился с мамой. Она плакала. Она говорила, что он любит нас, но его украли… А потом папа вернулся насовсем. Сначала я так радовалась… думала, теперь все станет иначе… мы будем жить вместе, и каждый день как праздник… я старалась… я была самой воспитанной девочкой в этом проклятом королевстве!
Желудок отключать смысла нет… легкие… нет, ей достаточно сжать руку, и куколка рассыплется на куски. Что тогда произойдет с рыжим, я не знаю, но факт, что ничего хорошего.
Паралич.
И…
– А он меня не замечал.
Трагедия, да…
Моя мать тоже меня не замечала, но ничего, жива ведь… И вообще, ей не приходилось сталкиваться с настоящими проблемами, вот и ноет… Переночевала бы пару ночей на вокзале. Перекантовалась бы пару дней без еды, разрываясь между голодом и брезгливостью, которая мешала полезть в мусорку…
Выслушала бы, что говорит соседушка…
Спокойно.
Не отвлекаться. Надо вычленить из этого потока нужное… это ведь просто, дать сигнал, который выключит тело, нарисовать крохотную искорку.
– Иногда он называл меня твоим именем… кажется, он не помнил, что у него есть другие дочери… и мама плакала… даже когда родилась сестра… а бабушка…
Искорка-искорка… давай же… попытка одна, если сорвется, Мелисса кого-нибудь убьет.
Маленькая страшная девочка.
– Она научила меня прятаться… моя первая гувернантка выпрыгнула из окна… она была злой. Заставляла учиться и била по рукам линейкой. А когда считала, что я поступаю плохо, могла запереть в кладовке без еды. Я жаловалась, но они были слишком заняты собой, чтобы услышать.
– Взрослые никогда не слышат детей.
Искорка… как невероятно сложно создать ее, похожую на те, что летят… Я вложила все свое желание – нет, не смерти, не мне судить, кому жить в этом мире, но…
Пусть она просто остановится.
– Я помню тот день. Было интересно… она отчитывала меня… грозилась розгой… называла глупой неопрятной девицей. А я хотела, чтобы она замолчала. И она замолчала. Стояла большой куклой. Я сначала не поняла, что произошло, а потом… потом я приказала ей разрисовать себе лицо красками… Я так веселилась…
Отпустить.
Пока она говорит, просто позволить искре уйти… и ждать… быть может, ничего не получится и действительно проще ее убить.
Дар поможет.
И смерть эта будет безболезненна… куда более безболезненна, чем та, которую она уготовила девочкам…
Тварь ждала.
Смотрела.
Видела.
Молчала. Значит, королевская кровь – еще не панацея.
– Она бы мне не простила… никто не заступался, а она бы мне не простила. И я сказала, что внизу ее ждут… принц… старая злая дева мечтала о принце… Смешно…
Обхохочешься просто.
Блин, надеюсь, Айзек, став королем, найдет способ что-то сделать с такими вот… талантами. Может, оно и несправедливо по отношению к прочим, нормальным, но вот… жутко. Живешь, живешь, а потом раз, и кто-то расковырял тебе мозги.
– Потом были другие… Горничная мамина, которая всегда говорила, что мама занята. Ей было так легко внушить, что мамин жемчуг принадлежит ей… Еще наша повариха… правда, бабушка заметила неладное. И мне пришлось переселиться. Нельзя воздействовать на людей, так она сказала, заметят, заставят служить Конторе, накинут петлю на шею… Я ведь не хочу ходить с петлей? Кровная клятва – это… нехорошо.
Действительно нехорошо.
Куда уж лучше уродовать людей безнаказанно.
Удобнее.
Искра дрожала, готовая рассеяться, а я слушала и…
– У нее были книги и дневники другой моей бабушки, и записки… Я научилась действовать так, что никто не замечал. Это легко – толика очарования, и тебя все любят, только эта любовь ненастоящая, понимаешь?
– А то… у нас еще говорят, что нечего на зеркало пенять, коли рожа кривая.
– Ты… груба.
Еще как.
Я разжала руку, позволив искре соскользнуть… она потерялась в потоке таких же. И ничего не произошло. Мелисса встала, смахнула слезу – крокодилы тоже плачут, оказывается, – и велела:
– Подойди ко мне.
Айзек и сделал шаг.
Второй.
Он явно не хотел, я видела, что он мучительно борется с чужой волей, а еще видела, что ему позволяют это… конечно, так ведь интересней, позволить жертве думать, что у нее есть шанс.
Рай молча скрежетал зубами.
Малкольму хотя бы дышать позволили. Айзек же…
Дура.
Нечего было слюни пускать.
