Поджатые губы.
И гневный взгляд.
– Или ты вышвырнешь ее отсюда…
– Или?
– Я уже сказала…
– Не подумав, Фиона, не подумав. Допускаю, что твоя заклятая подруга очень хочет вновь прибрать сиротку к рукам, однако предупреди, что к девочке не только она присматривается. И на твоем месте я бы отступил… если, конечно, хотел бы сохранить место фрейлины, а то ведь поговаривают, что ее величество жаловалась, будто ее окружают одни старухи. Глядишь, его величество и прислушается, заменит кого…
– Ты мне угрожаешь? – а теперь Фиона удивилась. У нее никогда не получалось изображать удивление.
Гнев.
Или вот презрение.
Или еще отвращение… да, отвращение получалось особенно ярко, а вот удивление выглядело неестественным.
– Я тебе говорю, что ты несколько переоцениваешь свои силы. Ты всего-навсего председатель попечительского совета, который изрядно всем надоел. Конечно, явных причин инициировать твою смену не было, но… думаю, если поставить вопрос на голосование, результат будет очевиден.
– Ты не посмеешь!
– Да и вообще, если разобраться, попечительский совет занимается финансированием, и только… а здесь у нас все в порядке. Девочка учится на свои средства, а потому вы даже выдачу стипендии оспорить не можете… ее просто нет.
Фредерик сцепил руки.
– Ты заигралась, Фиона… ты так твердо верила в собственную силу, что постепенно убедила себя, что всесильна, но это фикция, иллюзия. И с меня станется ее разрушить. Не заставляй меня это делать.
Утро началось с сюрприза.
Роскошный букет роз и знакомый рыжий тип бесплатным приложением к цветам. Тип подпирал стену, которая, к счастью, была достаточно крепка, чтобы выдержать этакое безобразие. Ибо тип при ближайшем рассмотрении оказался широкоплеч, массивен и весьма неплохо сложен.
В анатомичке ему цены бы не было.
– Прекрасные цветы для прекрасной девушки, – молвил он хрипловатым голосом, протягивая букет.
– Ангина?
Принимать розы я не спешила, а то мало ли…
– Что? – тип моргнул.
Кстати, веснушки его не портили, хотя, судя по бледности их, рыжий настоятельно пытался избавиться от этакого недостатка, несовместимого с аристократическою мордашкой.
– Хрипишь, – говорю. – Горло побаливает? Тогда тебе в госпиталь… полоскать надо, а то мало ли…
Он неуверенно хохотнул:
– А у тебя чувство юмора имеется.
– Еще две ноги, две руки и голова.
А в ней – голос разума, говоривший, что возник этот Ромео недоделанный неспроста. И как-то вот… не нравилась мне этакая активность. То местная тайная полиция, то… дамочка эта с явным намерением избавиться от моей скромной особы, то этот, с розами… Розы одуряюще пахли.
– Цветы возьми, – он протянул букет и на колено бухнулся.
Цветы я взяла.
И в комнату отнесла. А что, этакой красоты мне пока не дарили, надо пользоваться моментом.
Рыжий не исчез.
Но, протянув руку, представился:
– Малкольм.
– Маргарита, – ответила я, не сомневаясь, что он уже в курсе. А руку проигнорировала, целовать он собрался, пожимать ли, мне едино. Я вообще на завтрак опаздываю…
Интересно, он по собственной инициативе явился или Айзек послал?
– Знаю, – он улыбнулся еще шире. – Я тебя давно заметил, но… не решался подойти.
Ага, он вообще по жизни скромняжка и неженка, а что наглый, так исключительно ввиду обстоятельств… ну и из-за отсутствия понимающей трепетной девы рядом.
Проходили.
– Ты такая суровая…
– Ага.
Я попыталась протиснуться мимо Малкольма, но была остановлена.
– Не спеши.
– У меня по расписанию завтрак.
– Так, может, вместе позавтракаем? – и бровями пошевелил. Он что, всерьез полагает, что это сексуально? Еще бы подмигнул, намекая на что-то этакое…
– А давай, – меня разбирал смех.
Нет… или местные девицы слишком уж неизбалованны, или Малкольм этот важная шишка, о чем все знают, а потому закрывают глаза на такие мелкие недостатки, как легкая дурковатость. Иначе и не скажешь… Он подхватил меня под ручку и, наклонившись к самому уху, засопел. Надо полагать, сопение это должно было показать всю глубину страсти, но вместо этого получалось тепло и щекотно…
– Лишь только увидев тебя, я понял, что мы созданы друг для друга… ты была так холодна…
– Как айсберг в океане.
– Что?
– Айсберг. Большой и холодный…
– Аха… – опытного ловеласа айсбергом не остановить, сопение усилилось, надеюсь, слюнявить ухо он не станет, этого я точно не вынесу. И вообще, нет у меня привычки лобзаться с первым встречным. – Поверь, детка, тебя ждет удивительный день…
А то… Варнелия пообещала пустить меня в мертвецкую.
И не просто пустить. Самостоятельное вскрытие… нет, не полностью, конечно, самостоятельное, но в общем и целом… и вообще, главное – сделать первый шаг.
И не опозориться.
Рыжий что-то лепетал про луну и звезды на небосводе, мою несравненную красоту и легкость нрава… Тут он, конечно, несколько поторопился, но не разочаровывать же человека с ходу. А главное, интересно, что он умудрялся и идти, и ухо мое терзать местной поэзией, и второй рукой размахивать…
В столовой Малкольм очнулся.
Моргнул.
Покрутил головой и спросил:
– А мы здесь зачем?
– Завтракать, – я сунула рыжему поднос. – Или у тебя другие идеи есть?
Идеи у него имелись, по глазам вижу, но не для столовой же… и вообще, пусть воплощает их не с моим участием.
– Здесь? – уточнил он, заслоняясь подносом.
– А где?
– У меня в покоях будет удобней…
Кому-то, возможно, и удобней, но не мне. То есть он действительно полагал, что я настолько одурела от счастья, что рысью бросилась в его покои? Нет, общежитие повышенной комфортности тут рядышком, но… не может же человек настолько наивным быть?
Или может?
В голубых глазах плескалась обида. Еще немного, и расплачется.
– Кашу бери, – велела я, направившись к раздаче.
– Кашу?
– Овсянку. Молочную. Она очень полезна для желудка…
– Ненавижу овсянку, – Малкольм с трудом удержался, чтобы не потыкать в желтоватую горку каши. Это он зря, готовили здесь весьма прилично, а что кто-то к другому привык, так это его проблемы.
