Она приходила, приносила несчастное животное и причитала визгливо, что соседи вновь отравили ее любимца… и все разговоры, что соседи эти ни при чем, что сама она… Ай, с животными определенно проще.
– Я хороший.
– Конечно, хороший, – если смотреть на Айзека, скажем, как на… пса, почему бы и нет? Этакий здоровый… нет, не лабрадор, масть похожа, но характер иной, более сдержанный… и не хаски, хотя голубоглаз… акина-иту? Независимый, самовлюбленный засранец.
Точно.
И они болеют.
Надо погладить, успокоить. Животные не любят смены обстановки, и сейчас Айзек мало чем отличается от них. Я с трудом удержалась, чтобы не потрепать его по холке.
Собаки меня любили.
И кошки.
Мне говорили, что у меня рука легкая. И даже кавказец Матвей, с которого и хозяева лишний раз старались не снимать намордник, мне улыбался…
– Расскажи, что случилось? – попросила я.
Не совсем честно, но, с другой стороны, в нынешней игре я имею полное право не быть честной.
– Больно, – он протянул ладонь.
Белая кожа.
Красные капли… проклятье, это уже ненормально, совершенно ненормально, когда сквозь кожу кровь сочится.
– Подуешь?
– Подую, – я осторожно взяла руку. – У котика боли, у собачки боли, у Айзека не боли…
И подула.
А кровь взяла и исчезла.
– Ты хорошая… я не буду с тобой встречаться… если встречаться, то тебя убьют. Дядя сказал, что я должен… я не хотел, мне в больницу надо, а они сказали, что надо, что претендент на трон не имеет права показывать слабость, и слухи пойдут, что я ненормальный. А я нормальный, просто трав-ми-ро-ван-ный… – это слово Айзек произнес по слогам, старательно проговаривая каждый. – Я не хочу… они обещали, что будут присматривать за ней… что так надо…
– А ты?
– Я поверил… она хорошая девочка… милая и меня любит… наверное, – он, кажется, постепенно начал приходить в себя. Во всяком случае, дрожь поутихла, а речь стала более связной. – Я не уверен… я думал, меня любят, а им нужен титул… возможности… но это честная сделка. Честная ведь?
– Честная.
Интересно, когда он сообразит, что мне наболтал, снова попытается шею свернуть или мы перейдем-таки к конструктивному диалогу? В последнее верилось слабо, но упустить момент я не имела права. И без того знаю слишком много.
– Вот и я так думал… я предупреждал их, что… опасно… когда первая… – он запнулся и вновь задышал быстро и поверхностно, как после долгого бега.
– Спокойно, – я сжала его ладонь. – Сделай глубокий вдох… а теперь выдох. И снова вдох…
Хорошо, что я не давала никаких клятв, поскольку сейчас самым лучшим для пациента было бы передать оного в теплые руки местной медицины. А вместо этого я заставляла его дышать.
И говорить.
– А сегодня мне сказали, что она хотела прыгнуть… и ты…
– Я не хотела, – на всякий случай уточнила я. И спросила: – Что случилось в прежнем твоем университете?
– Ирхат – академия.
Да плевать.
– В академии, – я погладила ладонь.
Широкая.
Массивная… а вот у Малкольма руки совершенно девичьи, с тонкими запястьями и узкими ладонями. Пальцы длинные, музыкальные, не то что эти обрубки, на которых кольца смотрятся нелепо. И зачем столько? Одно обручальное, а остальные… амулеты?
Скорее всего.
Тогда почему за ним никто не явился? Не способны определить местонахождение? Сомневаюсь…
– Она меня позвала…
– Кто?
– Мариша… мы с ней неплохо провели время… она приходила… к наставнику… я не стал бы, я ведь понимаю, что не со всеми можно, но она… она сама стала искать встреч.
– А ты не отказался.
Айзек запустил пятерню в волосы. Больше он не выглядел жалким, как и на собаку не походил. Жаль. Собак я явно люблю сильнее, чем людей.
– Просто роман… Энергия накапливается, сбросить нужно. Там на это смотрят сквозь пальцы… Рядом с Ирхатом часто селятся девушки, которым нужен покровитель, договор подписывают на полгода-год, иногда дольше… Им неплохо платят…
Ага, этакая полулегальная проституция, которую проституцией не назовут, потому как в красивом мире магии подобного явления быть не должно.
Ладно, мораль не мне читать.
– У меня была одна… мы с ней даже приятелями стали, а потом Мариша… сняли квартиру… полтора года… она стала заговаривать о свадьбе.
А мальчик оказался не готов к столь радикальному шагу.
– У меня есть невеста, – сказал он. А я согласилась:
– Мы уже познакомились.
– Она хорошая.
– И красивая.
– Красивая, – не стал спорить Айзек. – И хорошая… очень… надо, чтобы она ушла… Если я разорву помолвку, ей жизни не дадут. А если не разорву, то она умрет.
Роковой ты наш красавец… и заботливый такой, прям с души воротит от этой заботы.
– Я ее просил, а она не хочет… она глаза закрывает… на все…
– Ты поэтому в загул пустился?
Айзек энергично закивал. Вот только бы эту энергию да в мирных целях…
– Я не хотел ее обидеть…
– А раньше не обижал?
– Раньше она не была против. Она меня не любит.
– А ты ее?
Куда-то не в ту сторону свернула наша беседа, в конце концов, в отношениях с прекрасной принцессой пусть сами разбираются. Мне же просто-напросто надо выяснить, что с самим Айзеком произошло.
– И я ее… она хорошая, но… хорошая…
Заело.
Я помахала ладонью перед его глазами. Удивительно, реакции нет. Айзек сосредоточен на собственных мыслях, а потому вряд ли отдает себе отчет в происходящем. И в том, с кем говорит, о чем говорит… Плохо это или хорошо?
Для меня – неплохо. В нормальном состоянии вряд ли он бы стал откровенничать, а так…
– Хорошая, конечно, хорошая… А Мариша этого не понимала, верно?
Он опять кивнул и повернулся неловко, едва не боднув меня лбом.
– Она хотела, чтобы вы поженились. А ты не хотел?
– Она тоже хорошая, но… у нас бы ничего не получилось.
– Почему?
– Сложно… – он потер кулаком висок. – Я должен любить ее. Говорить, что люблю. Каждый день. Каждый час. Если не говорю, она злится… Подарки дарить я не против. Мне нравится подарки дарить. Но когда сам. А тут постоянно упреки и слезы: плохо… мало… с отцом не знакомлю… Я и не собирался. Отец знаком с Ариной. Остальных он не одобряет.
