Поэтому он взял на руки обоих и унес прочь от дома. Когда шел по плотине, вес обмякших тел у него в руках пробудил воспоминание. Шрайк проверил, не из тех ли оно, что он забрал у Анны Фанг, но нет – его собственное. Давным-давно, когда он еще не был Сталкером, у него были дети, и, когда он переносил их, сонных, в постель, они были такими же мягкими и тяжелыми, как Том и Эстер сейчас.
Всего лишь обрывок воспоминания, подарок, нечто вроде аванса – ведь Энона Зеро обещала, что память вернется к нему перед смертью. Но до этого еще долго. Шрайк был построен прочно, на века.
Он нашел место в глубине долины, там река водопадами сбегала с высокой скалы и рос корявый дуб. Дуб напомнил о рассказах Эстер про затерянный островок, где она выросла. Здесь он уложил ее рядом с Томом. Они так и держались за руки, лица их почти соприкасались. В последний раз обнажив перстяные клинки, он срезал с них промокшую одежду, ремни и сапоги – все это им больше не понадобится. Поблизости была небольшая пещерка в скале. Шрайк уселся там и стал ждать, думая о том, каким будет мир, где больше нет Эстер.
Вечером, жужжа моторами, прилетели дирижабли и приземлились возле разрушенного дома у озера. Немного погодя они снова улетели.
Дни за днями скользили над долиной Эрдэнэ-Тэж. Под редкими лучами солнца Том и Эстер распухли и почернели, окутанные саваном мух. Ими кормились жуки и черви, птицы выклевали им глаза и языки. Вскоре запах привлек мелких грызунов, которые голодали тем безрадостным летом.
Шрайк сидел неподвижно. Одну за другой он отключил все свои системы – бодрствовали только глаза и разум. Он наблюдал, как постепенно проявилась изысканная структура скелетов Тома и Эстер. Их голые черепа клонились друг к другу, как два птичьих яйца в гнезде из влажных волос. Зима засыпала их снегом, весенние дожди начисто промыли их. Следующим летом под ними выросла густая зеленая трава, а в белой корзине ребер Эстер проклюнулся молоденький дубок.
Шрайк смотрел, а годы летели мимо – зеленое, белое, зеленое, белое… Мелкие косточки ступней и кистей рассыпались по траве игральными костями, крупные изгрызли лисицы; кости потемнели и распались на части, и уже трудно было определить, где чьи.
Дубовый росток вырос в мощное дерево, его раскидистая крона летом покрывалась зеленью и бросала на Шрайка танцующие тени. Из желудей выросли новые деревца, потом состарились, отрастили бороды из лишайника, умерли, упали и сгнили, питая корни новых деревьев. Постепенно роща распространилась по всему склону до самого озера.
Шрайк все глубже погружался в забытье. Звезды расплывались над ним туманными пятнами, времена года мелькали, сменяя друг друга. Роща превратилась в лес. Голые ветки, сделав глубокий вдох, выдыхали зеленую листву, потом золотились, оголялись и снова делали вдох.
Наконец перед ним возникла человеческая фигура. Человек то появлялся, то исчезал. Наклонялся, чтобы повесить что-то Шрайку на шею, снова и снова. Сделав усилие, Шрайк начал пробуждаться. Коловращение столетий замедлилось, дни и ночи мелькали уже не так быстро.
Летнее утро. Сквозь листву векового дуба пробиваются зеленые лучи. Туловище Шрайка украшено цветочными гирляндами, а на замшелых коленях лежат засохшие остатки старых гирлянд. Плечи его обросли лохматыми папоротниками. Птица свила гнездо в сгибе локтя. От Тома и Эстер не осталось ничего, кроме горстки праха, которую ветер занес в углубление между корней.
В лесу паслись козы. Колокольчики у них на шее тихонько позвякивали. Маленький однаждырожденный мальчик подошел и остановился, разглядывая Шрайка. Рядом с ним встала девочка, еще меньше. У них была охряного цвета кожа, карие глаза и матово-черные волосы.
– ПРИВЕТ, – сказал Шрайк.
Голос его словно заржавел и скрипел еще сильнее, чем прежде. Мальчик испугался и убежал, а девочка осталась и заговорила с ним на языке, которого он не знал. Потом она нарвала мелких голубых цветочков и сплела ему венок. Ее брат вернулся, поглядывая с опаской. Девочка принесла жир и смазала Шрайку суставы. Он пошевелился. Встал. С него посыпались какая-то труха и совиные катышки. Он стряхнул с себя паутину, птичьи гнезда и мох.
Девочка взяла его за руку, а ее брат пошел впереди. Они спустились в долину, окруженные стадом громко мекающих коз. В деревне Шрайка обступили однаждырожденные, стали тыкать в него палками и рукоятками сельскохозяйственных орудий. Слушая их взволнованную трескотню, Шрайк начал понемногу разбирать их язык. Они думали, что он всего лишь древняя статуя, установленная в пещере. Каждое лето, когда приводили коз на горные пастбища, украшали его цветами, чтобы приманить удачу. Делали так с незапамятных времен.
Его посадили на телегу и повезли по тропинке, потом по мощеному тракту. Дети бежали рядом. Солнце было краснее, чем помнилось Шрайку, воздух чище, климат в горах мягче. В лесистой долине, словно в чаше, лежал городок. Понимают ли его новые друзья, что древний металл, из которого сложены стены, взят из гусениц движущегося города, а круглые, бурые от ржавчины сторожевые башни когда-то были колесами? Здесь жили простые, бесхитростные люди, и Шрайк решил, что у них совсем нет машин, но, когда въезжали в городские ворота, он увидел в воздухе хрупкие воздушные корабли из дерева и стекла – словно стрекозы слетают с высоких каменных башен-причалов. Под днищами у них вращались серебристые диски, словно слегка запотевшие зеркала, и воздух вокруг них дрожал, как будто от жары.
Его отвели в место общих сборов – огромный зал в самом сердце города. Вокруг столпились люди и засыпали его вопросами. Что он такое? Как долго он спал? Может быть, он – один из людей-машин, о которых рассказывают старые легенды?
У Шрайка не было ответов, и он стал сам задавать вопросы. Он спросил, есть ли в мире такие места, где города все еще охотятся и поедают друг друга. Однаждырожденные расхохотались. Нет, конечно! Движущиеся города бывают только в сказках. Да кто захочет жить в движущемся городе? Что за безумная мысль!
– Для чего тебя сделали? – спросил наконец один мальчик, протолкавшись в первые ряды толпы.
Шрайк посмотрел на него сверху вниз. Подумал. Вспомнил, что доктор Попджой однажды рассказывал Анне.
– Я – МАШИНА ДЛЯ ПАМЯТИ, – сказал Шрайк.
– Что ты помнишь?
– Я ПОМНЮ ВРЕМЯ ДВИЖУЩИХСЯ ГОРОДОВ. ПОМНЮ ЛОНДОН, И АРХАНГЕЛЬСК, ТАДДЕУСА ВАЛЕНТАЙНА И АННУ ФАНГ. Я ПОМНЮ ЭСТЕР И ТОМА.
На него смотрели с недоумением.
Кто-то спросил:
– Кто они?
– ОНИ ЖИЛИ ОЧЕНЬ ДАВНО. А МНЕ КАЖЕТСЯ, ТОЛЬКО ВЧЕРА.
Девочка, которая нашла Шрайка, сказала, задрав голову:
– Расскажи!
Люди вокруг заулыбались, закивали и уселись, скрестив ноги, слушать истории, которые он принес им из глубокой древности. Они любили разные истории. На какое-то мгновение Шрайк почти испугался. Он не знал, с чего начать.
Ему принесли стул, и он сел. Усадил малышку себе на колени. Посмотрел, как пляшут пылинки в луче древнего солнца, чей свет льется, словно мед, через высокие окна зала. А потом он обратил лицо к полным радостного предвкушения лицам однаждырожденных и начал свой рассказ:
