Когда я окончательно выдохлась, мы оказались возле тяжелой, окованной серебристым металлом двери. Ингар к ней прикоснулся, прошипел непонятное и абсолютно непроизносимое слово, и та приоткрылась. Моментально вспыхнули светильники.
Чуть сощурившись, я рассматривала небольшое полукруглое помещение, в котором оказалась. Прямо передо мной — огромный стол, на котором рядами стоят колбы и флаконы с порошками и жидкостями самых разных цветов, от темно-фиолетового до ядовито-зеленого. Справа — стеллажи с толстыми фолиантами. Судя по обветшалым корешкам и желтоватым страницам, книги были старыми. Похоже, даже в этом мире не изобрели заклинание, позволяющее сохранить их в целости и сохранности на многие годы. Слева от окон находился низенький столик, на котором ютилась стопка исписанных острыми символами и круговыми схемами листов, стояла чашка с недопитым чаем. Или чем-то похожим.
Несмотря на все это, помещение казалось мрачноватым из-за узких окон, каменного пола и стен. Веяло холодом и сквозняками, хотя сырости не чувствовалось. Оглянулась, пытаясь найти камин — зимой здесь наверняка невозможно находиться, — но не обнаружила ничего похожего. Странно… Но спрашивать Ингара, который уже прошел в комнату и перебирал флаконы, что-то смешивая и изредка маленькой ложкой добавляя порошок то из одной колбы, то из другой, не стала. Вдруг в этом мире подобное нормально?
— Почти готово, — заметил он, рассматривая голубоватую жидкость на свет.
— Почти?
Ингар обернулся, окинул меня насмешливым взглядом.
— Остался последний ингредиент, но я добавлю его, когда ты выполнишь свою часть договора.
И что теперь делать? Похоже, только согласиться. Иного выхода я не вижу. И надеяться, что судьба окажется милостива.
— А не обманываешь? — с сомнением посмотрела я на мужчину.
Тот зло сверкнул глазами, сощурился и вдруг усмехнулся:
— Уж во лжи меня обвинить сложно. Зелье составлено верно, и тебе придется поверить мне на слово.
И окутал меня взглядом так, что захотелось снова бежать без оглядки, забыв и про зелья, и про свои обещания.
— Ну так как? Оно тебе еще нужно?
И флаконом перед моим носом слегка потряс, гад такой!
Почему-то именно это придало мне сил и решимости. Проучу его так, что мало не покажется! Высокомерный, напыщенный и… Ну не может же он мне понравиться!
— Хорошо, пойдем.
— К водопаду, — напомнил Ингар. — Полотенце или сменную одежду…
— Не нужно. Я обещала поплавать, а не раздеваться.
Мужчина долго смотрел на меня, потом пожал плечами, но настаивать почему-то не стал. Лишь захватил флакон с зельем и черный плащ, расшитый алыми цветами, который висел на крючке возле двери. Зачем? Понятия не имею.
Обратно мы шли так же неспешно, даже медленно. Он — позади, отчего я чувствовала себя как под конвоем, и это изрядно нервировало. Впрочем, Ингар подозревал, что я намереваюсь сбежать, и был недалек от истины.
Но до водопада мы все же добрались, как я ни старалась тянуть время. К этому моменту я извелась настолько, что меня изрядно потряхивало. Сколько там осталось минут, прежде чем я вернусь на остров? Переместиться бы прямо сейчас! Эх… мечты!
— Точно не хочешь раздеться? — поинтересовался Ингар, снимая обувь и дотягиваясь до пояса штанов.
Я резко обернулась и покраснела. Жар прилил к щекам, ноги показались ватными, а на сердце стало тоскливо и страшно. Возвращались непрошеные воспоминания, бередили едва зажившие раны.
Влюбленность-то у меня была… слепая, безудержная, единственная. В мальчика, который даже не смотрел в мою сторону. И чтобы забыться, залечить разбитое сердце, я ушла с головой в учебу. Почти помогло.
Но сейчас я едва сдерживала слезы, и смотреть на обнаженного мужчину была не готова. Как-то все быстро, неправильно, странно… Ощущение, что я делаю очередную непростительную глупость, о которой буду долго жалеть. Очень долго, но…
Вдохнула, зажмурилась, досчитала до десяти, прислушиваясь к шорохам раздевающегося мужчины за спиной. Надо что-то придумать! Срочно!
Но в саду, где только что пели птицы, вдруг воцарилась мертвая тишина. Спеленала меня, как беспомощного младенца, пробралась холодком под кожу.
— Даже так… — протянул Ингар, неожиданно оказываясь рядом и разворачивая меня к себе. — Смею надеяться, отвернулась ты не потому, что я тебе неприятен.
Захотелось взвыть, но я отчаянно продолжала краснеть, смущаясь еще больше, и лишь покачала в ответ головой, не желая лгать и сгорая от желания прикоснуться к этому наглому своевольному незнакомцу. Когда он рядом, все плохие и негативные воспоминания тают, как утренний туман, забываются.
Что со мной происходит? Он околдовал? Или я случайно влюбилась в первого встречного? Но так ведь не бывает!
Ингар коснулся моего подбородка, заглянул в глаза.
Взгляд по-прежнему был пронзительным, чарующим, как мгла. Только заманит она да погубит. Слишком уж обманчива ее ласка. На губах Ингара скользнула шальная, легкая и не свойственная ему улыбка. И до безумия вдруг захотелось опробовать ее на вкус. Сладкая ли?
Тряхнула головой, прогоняя наваждение. Придет же в голову! Проклятый адреналин!
— Только поплаваем, — строго сказала я, но голос был похож на комариный писк.
— Испугана, растеряна, хочешь поцеловать…
Это он как все узнал?
— Магия? — шепотом уточнила я.
— Говорящий взгляд, Яна. Да и отвернулась не потому, что смотреть не желаешь. Скорее, наоборот… Мужчины, полагаю, у тебя еще не было. Смущение, кстати, воспламеняет меня не меньше.
И, не дав опомниться, подхватил на руки и понес к воде.
— Заметь, я берегу твой взор от непристойного зрелища, — хмыкнул он, окончательно разрушая неловкость, что между нами возникла.
— Это какого же? — не утерпела я, начиная злиться.
— Штаны все еще на мне. Но если попробуешь сделать глупость…
Мысли снова разбежались суматошными птицами, а через мгновение из груди вышибло весь воздух, потому что этот… этот… опустил меня в воду, а я зацепилась за острый камень, чувствуя, как по руке разливается боль.
— Ты… ты… злодей! — выпалила я, выныривая, и жалобно всхлипнула.
Ладонь саднило, жгло, будто в огне горела. Невыносимо почему-то, на грани крика, хотя рана небольшая.
— Знал бы отец, на что я трачу силу…
Ингар покачал головой, притянул к себе, поднес порезанную ладонь к губам и, глядя в глаза, поцеловал рану. По ней побежал черный огонь, но не обжигая, а лаская и исцеляя.
Руку, на которую я теперь пялилась, мужчина выпустил, стянул шнурок, что связывал его волосы, и опять же спокойно-преспокойно, словно ничего не произошло, заявил:
