— Эй, — спрашиваю я, — что происходит?
— Кто-то въезжает сюда сегодня, — отвечает один из них.
— Вы знаете кто?
Они смотрят друг на друга и пожимают плечами, затем смотрят на меня и еще раз пожимают плечами.
Мы убиваем время в торговом центре «Крукшэнкс», слоняясь по рядам с одеждой.
— Это или ты, или я… Я почти уверен в этом, — говорит Вилли.
— С чего ты так уверен?
— Вилма подходит ко мне сегодня утром, мило улыбается и сообщает, что мне должно понравиться сегодняшнее объявление Регины. Я спросил ее, имеет ли оно отношение к назначению на место Нэн, и она подтвердила. Я пытал ее, но она ничего не сказала больше. У нее на целовальнике была ухмылка на миллион долларов.
— Тогда, похоже, это будешь ты.
Вилли рассматривает подтяжки с изображением скачек, выполненные в палитре Дега, с обилием пастельных тонов — голубого и оранжевого.
— Ты собираешься носить подтяжки, Вилли? Что будет следующим, галстук-бабочка?
Мы переходим к носкам, а оттуда — к галстукам. Длинное венецианское окно запотело, и за ним ничего не видно.
Вилма сообщила ему, что человек, который займет место выпускающего редактора, «один из наших», из чего следует, что они не собираются назначать чужака. Затем Вилма, подмигнув, сказала, что этот человек очень-очень близок Вилли.
— Марк Ларкин? — предполагаю я.
— Нет. Она знает, что это было бы равносильно тому, как если бы мне воткнули в сердце горячий шампур. Два человека, которые очень, очень близки мне — это я и ты.
У меня быстро поднимается настроение. Это означает, что мне не придется покупать новую одежду.
— Ты ничего странного не замечал? Не крутился ли кто возле кабинета Регины? — спрашивает меня Вилли. — Или тебе просто не видно со своего рабочего места?
Дверь открывается, и морозный воздух врывается внутрь вместе с шумом транспорта.
— В последнее время слишком много совещаний, — продолжает он, — незапланированных совещаний.
— И?..
Он выбирает кричащий галстук пунцового цвета со спортивной тематикой: клюшки, мячики и мешки для гольфа. Один из продавцов «Крукшэнкс», бледный, как покойник, вьется вокруг нас… они все выглядят одинаково: пожилые, сухопарые, с зачесанными назад волосами, крашенными хной, и с болезненно-бледными лицами.
— Это не совещания с отдельными сотрудниками, как ты думаешь, Зэки? Знаешь, я не уверен, что этот галстук не будет мне туговат.
Вилли немного преувеличивает, но он действительно набрал килограмма три за длинные рождественские каникулы с их бесконечными застольями.
Я ощущаю, как комок начинает подкатывать к горлу, в висках пульсирует, и беру в руки галстук с питейной темой: шейкеры для мартини и стаканы. Может быть, я все же куплю что-нибудь.
— Ну понимаешь, это могли быть деловые совещания, — говорю я. — Продажи, маркетинг, тираж.
— Но на них присутствовали редакторы… Шейла, Бетси и Байрон тоже. И почему там иногда бывают Тони Лансет и Эмма Пилгрим? И Марк Ларкин?
Я вешаю галстук с коктейлями на другую вешалку, поверх галстуков с пухлощекими ангелочками, пускающими стрелы в сердце, и Вилли делает то же самое со своим галстуком.
— Марк Ларкин присутствует на них? С нашими ведущими журналистами — Эммой Пилгрим и Тони Лансет?
— Тони и Эмму приглашают только на некоторые из них. А вот Джедидайя Леланд… он там часто сидит. (Марк Ларкин теперь похож то на Тедди Рузвельта, то Джозефа Коттена из «Гражданина Кейна».)
— Ты когда-нибудь подслушивал?
— Я не могу… Вилма вечно косится на всех недобрым глазом. Но одно я знаю точно: помнишь то совещание по поводу обложки с фотографией Майкла Торна? Это была фигня полная. Я слышал, как Марк Ларкин пришел со своим «Ох, ради Майка милостивого!» накануне совещания в кабинет Регины. Вот почему я даже не пытался бросить свои ничтожные пару центов в общую копилку. Получается, что все совещания, на которые мы ходим… просто никому не нужны.
— Так вот почему… — мой голос замирает.
Так вот почему, несмотря на то что всем понравился мой вариант заголовка «Торн для всех», он был так безжалостно зарублен. Потому что у них уже был заголовок.
Выходит, что все совещания — понял я, слепо глядя на сотни галстуков, свешивающихся с держателей, словно висельники, — были прогонами перед спектаклями, репетициями для дублеров. Моя профессиональная жизнь была предсезонной игрой! Действительно важные вопросы обсуждались где-то в другом месте, куда меня не только не приглашали, но даже и не ставили в известность об их решении постфактум.
— Ты заработаешь немало очков, приятель, если будешь почаще прогуливаться перед кабинетом Регины, — говорит мне Вилли. — Тебя затошнит от всего этого.
— Может быть, я так и сделаю.
Через четверть часа мы покидаем магазин. Мне очень идет новая спортивная куртка за двести пятьдесят баксов, купленная на распродаже по цене, сниженной с шестисот долларов.
* * *
Джеки Вутен. Она получила это место.
И это была идея Марка Ларкина, победившая в «мозговом штурме».
Именно это нам и сообщает Вилма, когда мы собираемся на летучку.
— После долгих поисков и тщательного отбора мы рады вам сообщить… — начинает Вилма, читая с розового листка бумаги красную вязь чернил.
Весь прикол состоит в том, что Регина никак не могла решить, кого же стоит повысить. Марк Ларкин предложил вернуть в журнал Джеки Вутен, что и было сделано.
— Блестящая мысль, — высказывается Регина через своего оруженосца Вилму Уотс.
Джеки закончила шестимесячное обучение в качестве старшего редактора «Ши» и вернулась в дом родной.
— …Туда, где я чувствую себя членом большой семьи, — сообщает она всем в своей короткой речи.
— Я абсолютно ничего не могла с этим поделать, — шепчет мне Бетси. — Ничего. Скажи это Вилли.
Оливер Осборн выглядит так, будто его вот-вот вырвет, и лицо Лиз Чэннинг тоже побелело, как у покойницы… это все от вони, идущей от протухших больших рыбин. И поверьте, я ощущаю, как от моей рыбки тоже попахивает. Посреди этого процесса массового захоронения Вилли поднимается и выходит из зала… я ожидаю услышать, как летит мебель и рушатся стены. Но он просто уходит домой; возможно, нальет порцию-другую бурбона и окунется в бессонную мучительную ночь. (Я теперь тоже знаю, каковы эти ночи, хотя мои не так бесконечны и столь насыщенны мрачными перспективами будущего, как его: после полуночи он уже видит себя корректором, работающим в «Черной дыре»; к трем часам его переводят на работу в «Хиэ»; в четыре утра отправляют в «Федерейтид Мэгазинс», нашу дочернюю компанию, куда-то в Цинциннати или Прово, штат Юта, работать в «Булет-энд-Барель» или «Дос», где он редактирует заметку о каком-то два-в-одном шампуне-кондиционере.)
