— А как же те истории, которые ты выдумал? О Шейле, например, которая держит у себя в столе бутылку «Хамбургер Хилл»?
— «Хевен Хилл». Это бурбон. Значит, ты знала, что все, что я рассказывал в тот вечер, было полным бредом?
— Конечно, знала. Так что, пойдем прямо с работы?
— А почему бы не встретиться в ресторане?
— О’кей. А еще можно надеть парики и очки с фальшивыми носами и усами.
Вечером того же дня, собираясь уходить домой, Айви говорит:
— Ты не думаешь, что я веду себя на совещаниях слишком тихо?
— Слишком тихо? Нет, я так не думаю.
— Мне кажется, на меня уже обращают внимание, потому что я никогда не говорю ни слова. Думаю, мне пора начать предлагать идеи, а не только подшивать бумаги и разносить кофе. Хотелось бы, чтобы они поручили мне стоящую работу. Бетси сказала, что скоро освободится место редакционного помощника.
— Ну, неплохо подавать свои предложения в письменном виде… по крайней мере, не увидишь в ответ усмешки и скошенные глаза.
— Но я все равно буду оставаться балластом на совещаниях. Пора начать высказывать свои мысли, вот в чем задумка.
Я сижу и не мигая смотрю на стену.
— С тобой все нормально? — спрашивает она меня.
— Да. Думаю, да.
* * *
По внутренней сети «Версаля» циркулирует письмо, в котором каждого из нас призывают почтить эпохальный вклад Гастона в журналистику и издательское дело не только в Америке, но и во всем мире. Гастон, сообщается в нем, первым сделал это, первым внедрил то, он сотворил это с графикой и то с фотографией, он принял на работу того редактора и этого арт-директора. Но насколько он был новатором? Вы хотите мне сказать, что если бы Александр Грейам Белл не изобрел телефон, я бы сейчас заказывал себе пиццу, разводя сигнальный огонь на крыше?
Меня задевает за живое, когда сотрудники журналов считают, что они делают что-то великое, сопоставимое с поиском способа победить полиомиелит, и что каждый месяц они выпускают что-то, что может соперничать с «Моби Диком» или с «Портретом леди» (мы даже называем номер журнала «книгой»). Да бросьте! Половину журнала занимает реклама: реклама стодолларовой парфюмерии, на производство которой тратится не более пятидесяти центов; реклама юбок и топов, которые можно купить даже в магазинах «Сакс», «Нордстром», «Лимитед», «Найман Маркус» и на прочих барахолках; реклама джинсов, демонстрируемых худосочными моделями-тинейджерами, у которых рябые лица и пустые глаза; реклама четырехсотдолларовых туфель и двухсотдолларовых шарфов; реклама сорокадолларовых бюстгальтеров себестоимостью в один доллар. Далее, страница за страницей, реклама увлажнителей кожи, кремов, борющихся со старением кожи, туши для подводки глаз и губной помады. Затем идет реклама продукции для удаления всех ранее нанесенных средств: жидкости для снятия лака, жидкости для удаления удалителя красных пятен и так далее. После этого — реклама средств для маскировки работы удалителей: тональный крем после удалителя красных пятен, и прочая, и прочая, и прочая. Когда Солк и Сейбин изобрели вакцину от полиомиелита, разве вам сообщили об этом «Ревлон», «Эсте Лаудер», «Донна Каран», «Поло», «Гуччи», «Прада» и «Кельвин Кляйн»? И я не припоминаю, чтобы в «Моби Дике» была реклама «Абсолюта» или в «Портрете леди» на форзаце красовалась четырехцветная реклама «мерседеса-бенц».
А другую половину журнала полностью (или большую его часть) занимает всякая неинтересная чушь (такая же бесполезная, как страница с гороскопами в конце журнала, которую часто пишу я), присылаемая по факсу публицистами и агентами: поддержание ажиотажа вокруг знаменитостей, раздувание мелких скандалов, реанимация увядающих карьер, перезахоронение или эксгумация уже давно умерших. Затем, страница за страницей, тянется слащавая реклама моды, на которой умилительно возбужденные модели-мальчики, которым не нравятся девочки, страстно обнимают скучающих фотодив, которым, вероятно, безразличны мужчины и которым определенно не нравится еда. А затем идут сменяющие друг друга статьи-советы, всегда содержащие в заголовке некую цифру: «Десять способов, как вернуть вашего второго мужа», «Девять мифов о целлюлите», «Восемь самых сексуальных мужчин Голливуда», «Двухминутный оргазм» и все такое прочее. Если вы заняты в этом бизнесе, то цифры и слова начинают со временем кружится перед вами, как узоры в калейдоскопе: «Восемь — самых сексуальных — из семи мифов о целлюлите — вашего шестого мужа — с пятью золотыми кольцами — для четырех французских квочек»…
Так почему же я до сих пор в этом бизнесе, служащем для ублажения глаз?
Потому что люди начинают писать от восторга, когда я сообщаю им, где работаю.
Но я должен вести себя так, будто смерть Гастона опечалила меня. Я должен притворяться перед всеми, кроме Вилли, чьей первой репликой в сторону был вопрос: «Кому же достанется его кресло? Ставлю два к одному, что это будет Регина».
Вопрос хороший, и поэтому я не сплю ночью, взвешивая шансы.
_____
Возраст: Регина — сорок девять; Мартин — тридцать пять. Рост: Регина — пять футов (на каблуках, с высоко взбитой и залитой лаком прической); Мартин — шесть футов четыре дюйма. Вес: Регина — сорок килограммов (в мокром виде); Мартин — сто десять килограммов (в костюме от «Армани» с пустыми карманами). Место рождения: Регина — Бикон-Хилл; Мартин — Ламбет. Образование: Регина — Морской колледж; Мартин — Кембридж (по его собственному заявлению). Хобби: Регина — работа в журнале; Мартин — строит планы, читает журналы. Сексуальная жизнь: Регина — замужем, двое детей; Мартин — активная, очень активная. Девиз: Регина — «Это можно сделать гораздо лучше»; Мартин — «Полагаю, это довольно неплохо, вообще-то».
Мне кажется, что у Регины Тернбул имеется некое преимущество. Работа требует от человека очень, очень немногого, а у нее уже есть огромный опыт в этой области.
Если Регина получает эту работу, это означает что в «Ит» грядут большие перемены. Если же Мартин, это все равно сулит нам какие-то изменения.
Вот возможный сценарий любого развития событий:
Регина становится генеральным директором «Версаля»
Бетси Батлер становится главным редактором «Ит»
Шейла Стэкхаус становится заместителем главного редактора
Я становлюсь Шейлой Стэкхаус, редактором со своим кабинетом, с солидным повышением зарплаты и, что является более важным, с весьма значительным ростом АВТОРИТЕТА!
Такой поворот событий настолько очевиден, что он просто невозможен. Но он вовсе не невозможен, поэтому я продолжаю надеяться… это первое, о чем я думаю, когда просыпаюсь по утрам. Меня тошнит уже от сидения напротив Нолана, созерцания бежевых стен нашей комнатенки и покосившихся башен журналов, стопка на стопке наваленных на моем столе. Я хочу личный кабинет, вид на Крайслер-билдинг из окна, уединения и много ничегонеделанья.
Вот еще возможный вариант перестановок:
