Марк Ларкин поднимает глаза от статьи на улыбающегося Вилли. Тут я замечаю на столе нож для вскрытия почты; его рукоятка посверкивает на солнце, а острие направлено прямо на Вилли.
— Ну, это типа фанфаронства. Ты как думаешь, Захарий, это фанфаронство? — обращается ко мне босс.
— Не думаю, что это можно назвать фанфаронством, — с готовностью отвечаю я.
— Ах, ты не думаешь?
— Нет. Не думаю.
Вилли подмигивает мне. Легко на сердце, когда рядом есть кто-то, с кем можно идти в бой.
— Послушайте, — вдруг говорит Марк Ларкин, — кто-нибудь из вас не мог бы принести мне чашечку кофе? Со сливками, без сахара.
Мы не в силах произнести ни слова в течение нескольких секунд, затем Вилли, поерзав в кресле, уточняет:
— Ты хочешь, чтобы мы спустились вниз, купили чашечку кофе и принесли его тебе сюда?
— Ну, вам не обязательно обоим отправляться за кофе! Это было бы пустой тратой человеко-часов, не правда ли? Мы здесь, в «Версале», довольно эргодинамичны.
— Я не понесу тебе кофе, — говорит Вилли.
— Ну, это тебя не красит. А ты, Захарий?
— Вряд ли. Я никогда не носил кофе Шейле.
— Может, тебе уже пора забыть о Шейле? Если Регина узнает о том, что вы не принесли мне кофе, полагаю, она встанет на мою сторону, как думаете?
Он прав… вот в чем весь ужас положения. Жаклин Вутен носит кофе Бетси, а Томас Лэнд наверняка подносит кофе Мартину Стоуксу; и не важно то, насколько высоко ты сидишь, если какая-нибудь мучимая жаждой задница вознеслась сантиметром выше тебя.
— Тогда объявляется перерыв! — говорит Марк Ларкин, взмахивая руками, как крыльями, словно пытаясь взлететь со своего кресла.
Мы направляемся к двери, когда слышим позади его голос:
— Я все еще хочу кофе. А ты очень хочешь эту фанфаронскую статью в номер, или нет?
БАМС!
Вилли с размаху бьет огромным кулачищем по столу, и баночка из-под «Криспи Крим», наполненная ручками и карандашами, подпрыгивает и падает набок.
— Я сверну этому крысенышу шею!
— Может быть, если мы принесем ему кофе?.. — осторожно говорю я.
— Где твоя гордость?
— А где твой здравый смысл?
По коридору проходит новый редакционный сотрудник с кипой бумаг в руках. Он застенчивый, худощавый и бледный, с прямыми рыжеватыми волосами. Это, наверное, Тэд или Чад Барсад.
— Эй ты, сынок! — окликает его Вилли звучным и раскатистым, как у Зевса, голосом.
— Я? — спрашивает тот.
— Не принесешь ли мне кофе?
— Снизу? — Он обескуражен не меньше, чем были мы когда-то.
— Да, снизу. Сюда, сдачу можешь оставить себе, — он вручает парню пятерку.
— Вы хотите два кофе или один? — спрашивает парень.
— Один. Со сливками, без сахара.
— Эй, подожди, — кричу я парню. — Возьми мне тоже один. Черный, без сахара.
— Тогда и мне один, обычный, — говорит Вилли, — сахара побольше. Спасибо. И больше никогда-никогда и никому не приноси кофе.
* * *
В тот день, отправляясь к Лесли, я, как последний идиот, сунул две «резинки» в бумажник перед тем, как поспешить к ней, но моя петушиная самоуверенность была наказана.
У нее проездом из Лондона остановилась сестра Колина, Викки, в точности похожая на своего старшего братца: с бледным лицом и бесцветными глазами. Когда она говорит, то ее еле слышно, а передвигается она угловато, словно на поводке. Все остальные были из «Версаля».
И среди них — вот уже чего не ожидал! — я увидел Мэг Банч, сидящую на диване, как всегда, в центре внимания. Мэг Банч — ответственный редактор журнала моды «Ши» — безусловно, находится в десятке самых влиятельных людей в мире моды.
— Я не знал, что ты знакома с Мэг Банч, — шепчу я Лесли в тот момент, когда мы нарезаем лимоны на кухне.
— Я с ней почти не знакома. Мой папа знаком. Когда Мэг приезжает в Лондон по делам, она всегда ужинает в кругу нашей семьи.
Она действительно самая заманчивая из всех незамужних женщин… Уинстон Черчилль ночевал в ее спальне, а ее родители ужинают с эксцентричной до нелепости (она постоянно ходит в обтягивающем розовом и больших очках с красными стеклами), невероятно влиятельной Мэг Банч.
Я замечаю несколько бутылок джина и водки и полагаю, что в дальнейшем вечеринка переместится в какой-нибудь ресторан, но ошибаюсь. Шестидесятилетняя Мэг Банч напоминает голосом щебечущую птичку — что странно слышать из уст женщины гренадерского роста, — поэтому нелегко следить за ходом разговора между нею и почти неслышно говорящей Викки Тенбридж-Йейтс.
— О! Вы знаете Томаса Лэнда! — чирикает Мэг после того, как я мимоходом упоминаю имя Его Величества Подхалима.
— Да. Мы раньше вместе работали.
— А теперь посмотрите на него! Главный редактор «Боя»! Что творится!
Какая реакция от меня ожидается? Я смотрю по сторонам… на ее подхалимствующее окружение, на пол, на бутылки со спиртным, на косолапые ноги Викки.
— Да. А я остался позади глотать пыль, — говорю я.
— О нет! У вас не должно быть таких мыслей, — говорит Мэг. — Попробуйте относиться к этому с беззаботностью гуляки-студента.
Она изящно «рубит» воздух перед собой (летящая паутинка не изменила бы направления своего полета, задень она ее).
Проявляя настойчивость в попытках вселить в меня уверенность, все это время Мэг картинно посасывает тонкую короткую сигару, которую держит в точности как нацисты, ведущие допрос в чернобелых кинокартинах.
Она говорит мне:
— Сейчас Томми Лэнд женат на Трише Ламберт. Ему это определенно не повредило. Что вам нужно делать, так это почаще показываться в обществе, быть в курсе событий, вращаться в определенных кругах… Вы с Лесли обязательно должны побывать на одном из моих дефиле.
Я гляжу на Лесли, которая поднимает брови и улыбается.
— Это было бы интересно, — говорю я, отдавая себе отчет в том, что беседую, возможно, с самым неискренним человеком из всех живущих на земле.
Она может пригласить водителя своего лимузина тоже посетить ее салон, но, если он вздумает там появиться, откроет ему дверь ровно на сантиметр, чтобы сказать, что никого нет дома.
— О, вы обязательно должны прийти, — щебечет она, вворачивая свою сигариллу в пепельницу. Фирменный парик «Луиза Брукс» сидит на ней как влитой.
Одна из «версальских» приглашенных — как выясняется, двоюродная сестра Алексы Ван Дьюсен — упоминает в разговоре Марка Ларкина.
— У этого мальчика большое будущее! — говорит Мэг Банч с просветлевшим лицом.
