Сразу после ежемесячного Письма Регины идет «страница создателей номера»: на нее помещаются обычно небольшие фотографии журналиста и фотографа, затем даются краткая справка о них и описание их вклада в данный номер. К примеру: «Захарий Пост, написавший об актере Лерое Уайте, помощник редактора „Ит“ и бла-бла-бла… Интервью Поста с лауреатом Пулитцеровской премии — писателем Итаном Колеем вышло в бла-бла-бла…»
В апрельском номере один из создателей выделен особо: Зельда Гуттиэрес сделала высокотекстурированный черно-белый снимок Марка Ларкина. Он без очков, принял сердитый вид и слегка прищурил глаза. Скорее всего, они наложили немного грима, поскольку не осталось и следа от пятен, покрывающих его физиономию.
«На пятидесятой странице Марк Ларкин, старший редактор раздела „В заключение“, углубился в конфликт, разгорающийся между исполнительным директором „Стэндард Ланолин“ Флойдом Р. Беквитом, его женой (и наследницей) и сутяжнической, недовольной семьей, отыскав в нем все признаки классической американской истории: алчность, любовь, секс, власть. С его добрым взглядом Тедди Рузвельта и шармом уроженца Новой Англии, Марк Ларкин бла-бла-бла…»
Старший редактор, говорится здесь!
Выходит, что «временное исполнение обязанностей» Шейлы — это насовсем? Интересно, что она чувствует, читая это?
Я несколько раз брал журнал в руки, открывал эту страницу и читал ее, затем швырял номер на стол, потом снова и снова листал его. Я не мог на это смотреть и не мог оторваться.
Лишь только к трем часам утра мне удалось уснуть.
— Пока ничего, — говорит Вилли. — Не клюет.
— А как насчет другого журнала в «Версале»?
— Мне хотелось бы уйти отсюда совсем.
— И «Мэн» не подходит? Я мог бы заходить к тебе.
— Сколько я еще смогу осилить статей об Эрнесте Хемингуэе, о куртках «рыбий скелет» и прелестях рыбалки?
Мы сидим в украинском баре в Ист-виллидже, в котором состоялось наше первое свидание с Айви. (В тот вечер был очень холодно, зато остались самые душевные воспоминания.)
— Ты ведь не говорил ТР о том, что собираешься уйти?
— Черт, нет. А что?
— Он просто сказал — с потолка взял, наверное, — что ему кажется, будто ты потерял интерес к «Ит». Он думает, что ты закончишь карьеру, работая в паре с каким-нибудь пигмеем в копировальне.
Несколько секунд Вилли накаляется, крепко сжимая свой стакан.
— А ты как? — спрашивает он меня. Когда он наклоняется, чтобы завязать шнурок, я замечаю, какими редкими стали у него волосы. Я знаком с его родителями и сестрами, у которых на зависть густые шевелюры. Вероятно, сильные переживания съедают его копну и сдерживают рост новых побегов.
— Не знаю. Кажется, мне уже повезло, что я в обойме.
Он одним большим глотком допивает «Уаилд Турки» и говорит:
— Повезло? А как же Ливерпуль, Беркли, Плавт, а Р.Д.Пост, мэн! (Он знает, что это все выдумка.)
— Вот именно. Я уже и так высоко запрыгнул.
Он рассказывает, что звонил во все места, куда разослал свое резюме. Но везде получал лишь одно: «Вы нам не звоните, мы сами позвоним».
— Я не знаю… Я думал, что я привлекательная наживка.
— А почему ты не сказал мне, что вы с Лори расстались?
Мы еще не разговаривали с ним на эту щекотливую тему.
Он усмехается уголком рта:
— Ну, знаешь ли… Ты — приятель, я — приятель, она — не приятель.
— Но ты мог бы поделиться со мной по старой дружбе.
— Хорошо, я скажу тебе: мы расстались.
Спросить — почему?.. Но зачем загонять его в угол, где ему придется либо соврать мне, либо признаться, что он сходит с ума?
— Видишь ли, — продолжает он, — ты мне тоже не рассказывал о скачущей малышке Джимми Купера.
— Да там и рассказывать нечего.
— Что, уже все кончено?
— Думаю, да.
— Вот так? Ты мне тоже ничего не рассказывал, дурачок, — снова говорит Вилли.
— Я совершил одну глупость.
(Если мне когда-нибудь придет в голову написать автобиографию, каждая глава будет начинаться словами: «Я совершил одну глупость». «Я СОВЕРШИЛ ОДНУ ГЛУПОСТЬ» — подходящее название и для всей книга.)
Я рассказываю о своем недостойном поведении в «Пернети» и обо всем, что из этого вышло.
— Похоже, ты действительно прощелкал клювом момент, а?
— Да, я действительно прощелкал.
(Это будут слова, завершающие роман «Я совершил одну глупость».)
Он хлопает меня по спине:
— Нам неплохо вместе, так ведь, дружище?
Спустя несколько недель…
Лори Лафферти присылает мне сообщение, в котором говорится, что ей надо срочно со мной встретиться. Мы встречаемся в лобби возле банкомата.
— Я завязываю. Я точно со всем завязываю, — говорит она. — Я сообщила об этом Кенни Липману десять минут назад. (Кенни — глава отдела разработок «Ит».)
— В какой журнал ты…
— Никаких журналов! Никаких планов. Я уезжаю из Нью-Йорка на следующей неделе.
Когда она вот так толкает пальцем очки вверх по маленькому веснушчатому носу, то становится похожа на Мятную Пэтти из «Земляных орехов».
— Куда?
— У меня есть друзья в Анн-Арборе.
— Это из-за Вилли? Ну, конечно, из-за него.
Она кивает, оглядывается по сторонам и предлагает пойти куда-нибудь в другое место. На нас ни пальто, ни даже свитеров, но мы выходим на улицу и идем вокруг здания. Зима подходит к концу, и, хотя ветер еще порывистый, солнце уже пригревает, высекая медные и бронзовые блики из панельных высоток и небоскребов.
— Он — ненормальный, — произносит она первым делом, как только мы поворачиваем за угол.
— Подожди, подожди, не будем преувеличивать. Существуют клинически ненормальные, которые оттуда, где смирительные рубашки, электрошокеры и лоботомия, а есть люди, которые просто немного «с приветом»…
— Он с очень большим приветом. Он стал бы клиническим больным, но отказывается пойти в больницу или хотя бы обратиться за помощью.
Триша Ламберт, семенящая мимо с новой прической, отмечает меня неодобрительным взглядом, а в пятнадцати метрах позади нее щебечет в сотовый телефон Мэг Банч, в обычном розовом облачении и в сопровождении свиты.
— Послушай, я люблю его, — говорит Лори, — и мне нелегко дается разговор с тобой. Понятно?
Мэг Банч замечает меня, здоровается и проплывает мимо.
— Ты знаешь Мэг Банч? — удивляется Лори.
— Я познакомился с ней недавно — отвечаю я, немного важничая.
