— Слушай, а как ты относишься к Тодду Берстину?
Это тот молодой неуклюжий редакционный сотрудник, которого я принял за Джона Барсада, парня из «Сказания о двух городах».
— Похоже, он выживет здесь, — говорю я, — если выведет прыщи.
— Что, если, — предлагает он, — Уилл Листер перейдет…
— Перейдет куда?
— Просто перейдет. (Он собирается уволить его, предложить работу в «Зест», вроде той, что он предложил Нолану, от которой Вилли вынужден будет отказаться, чтобы не потерять последнее уважение?) Как тебе понравится сидеть напротив Айви? Я знаю, что она твоя любовница. Смотри, эти служебные романы могут причинять кое-какие неприятности. Или ты предпочтешь молодого Берстина?
— Куда перейдет Вилли?
— Какая разница, он все равно не выглядит счастливым оттого, что работает здесь, так ведь?
_____
Подхалимствующая статья Марка Ларкина о Маффи Тейт становится второй основной статьей номера после работы Тони Ланцета о Ральфе Лорене (с заголовком на обложке «К чему это все, Ральфи?»); а еще у него вышла статья в журнале «Бой» за тот же месяц о Лейне Бэбкоке, молодом талантливом актере, снявшемся в двух картинах. «ПОВЕРЬТЕ: ОН — НОВЫЙ ДЖЕЙМС ДИН», — кричит большими буквами с разворота заголовок, данный наискось.
Совсем неплохо для пухлолицего вундеркинда. Две главные статьи номера в двух журналах за один месяц. Вот это меня и подтолкнуло к тому, чтобы разыграть карту «мародера», совершенно забыв в священной ярости, что у меня нет никакой пленки.
Это же сподвигло меня к тому, чтобы… позвонить Алану Херли, редактору журнала «Готхэм», работавшему когда-то в «Эпил». Это не один из тех неожиданных, как гром с ясного неба, телефонных звонков, когда человек, которому вы не звонили целый год, начинает подозревать, что вам от него что-нибудь нужно. Периодически я обзваниваю своих знакомых из списка «Б» просто для того, чтобы сказать «привет»; таким образом, когда приходит время звонка с просьбой, это не так сильно бросается в глаза. Хотя, даже когда я звоню им, чтобы просто спросить: «Как дела?» — меня не покидает ощущение, что они думают, будто я собираюсь «стрельнуть» у них двадцатник.
Мы с Аланом болтаем несколько минут ни о чем — шутим, как всегда, на тему о пяти темных кабинетах, сохраняемых для восьмидесяти- и девяностолетних журналистов, появляющихся на работе раз в году.
Потом я перехожу к основному:
— Послушай, я хочу, чтобы ты просто имел в виду, что, если когда-нибудь твоим ребятам понадобится рецензия на книгу — ну, хотя бы в раздел «Литературные новинки», — я могу это сделать.
— Гм. Я даже не знаю. Беллетристика? Или документальная проза?
— Романы. Я не слишком силен в истории или политике, чтобы делать обзоры публицистики, и вряд ли отличу Джона Адамса от Генри Адамса. Но я никогда не спутаю Генри Джеймса с Генри Миллером. (Это мое открытие, что, преуменьшая свои слабые стороны, я тем самым подчеркиваю свои достоинства.)
— Я не знаю, Зак. У нас здесь людей более чем достаточно.
— Но ты как редактор мог бы привнести свежую струю в это дело.
— Ну, я не знаю.
— Только подумай. Ты даешь мне книгу, и я за три дня пишу рецензию круче, чем любая из твоих флегматичных задниц.
— Хорошо, я как-нибудь обдумаю твое предложение.
Потом он говорит, что ему нужно идти, но я знаю, что он лжет.
_____
Слева от моего стола стоит черный вращающийся стул, на который редко кто садится. И, пока я говорю с Аланом, я смотрю на этот стул… И с каждым «я не знаю» на нем все четче проявляется плоская тусклая тень: точка за точкой, черточка за черточкой. Когда Алан прощается, на стуле, всего в двух шагах от меня, вырисовывается сидящая фигура Итана Колея, показывающего на меня прозрачным пальцем и беззвучно сотрясающегося в конвульсиях от смеха.
* * *
Я СХОЖУ с ума.
Похоже, что Лесли хочет, чтобы я официально расстался с Айви, чтобы она могла встречаться со мной с чистой совестью, но Айви уже порвала со мной (наверное), и, кроме того, ведь Лесли с кем-то помолвлена. И я схожу с ума, потому что отчаянно скучаю по Айви.
Я позвонил ей как-то вечером и пригласил к себе, но она согласилась только пойти со мной поужинать. Желая увидеть ее во что бы то ни стало, я согласился и предложил — отчаяние способствует кратким проявлениям романтической натуры в некоторых мужчинах — место нашего первого свидания, уютный итальянский ресторан. Но она назначает встречу в ресторане в районе Тридцатой улицы и Третьей авеню.
Я нервничаю, направляясь туда: одно дело, если она заведет разговор о Лесли Ашер-Соумс по телефону и я смогу легко отовраться, и совсем другое, когда она будет смотреть мне в глаза. Если она сделает это, сидя напротив за столиком на двоих, я, наверное, осыплюсь вниз кучей песка.
— Ты выглядишь… изменившейся, — говорю я ей, когда она появляется.
— И ты сможешь сказать, в чем именно?
Я присматриваюсь к ней, когда мы входим внутрь. Все кажется таким же, как и прежде: длинные волнистые волосы, фигура… хотя, похоже, что три килограмма «детского жирка» спали до одного.
— Черный — это новый черный, — говорит она.
Вот что: Айви привнесла — кроме штампов с журнальных обложек в свою повседневную речь — больше черного цвета в свой гардероб. Теперь, когда она не практикантка без жалованья, а получает солидную для ее возраста зарплату, она облачена (я уверен, что Джимми и Кэррол Купер все же помогли) в более подходящие для сотрудника корпорации «Версаль» одежки.
— Когда ты собираешься прикрепить степлером бутылку минеральной воды к своей ладони? — интересуюсь я.
Мы заказываем еду и судачим о работе, избегая, таким образом, разговора о главном. Сегодня она не рассказывает о своих друзьях, поэтому я прислушиваюсь к ней — теперь мы стоим на одной площадке — и даже прошу повторить, если пропускаю одно-два слова. Я уже не чувствую себя с ней расслабленно, как на школьной перемене: если бы она внезапно сказала: «Итак, Захарий Пост, можете ли вы привести хоть один пример того, что Бетси Батлер является одновременно сущей ведьмой и мягким, участливым человеком, а также дать сравнительную характеристику, противопоставив ее Жаклин Вутен?» — я бы ответил четко и обоснованно.
И все же…
Я скучаю по Дафне! Мне даже интересно, как обстоят дела у друзей друга ее лучшей подруги, хотя понятия не имею, кто они на самом деле. Айви рассказывает мне об исследованиях, которые она выполняет для Джеки, о том, что они не очень ладят, и, хотя я сосредоточен и ловлю каждое слово, я тоскую по другой Айви. Мне дорога Айви, которая не одевается в черное, которая никогда бы не пронеслась по офису с бутылкой минеральной воды в руке, у которой есть реальная жизнь за холодным стенами кабинетов и коридоров цвета мешковины. Та, в которую я влюбился, хотя и не знал об этом.
