В лифте находится еще с десяток человек. Лесли выглядит прелестно в последнее время, и сейчас на ней надето серовато-зеленое платье, которое свободно свисает с плеч на бретельках, тонких, как зубная нить. Продвижение по службе значительно изменило ее.
— Ни малейшего понятия, — отвечает она по поводу «разных мальчиков».
Несколько человек выходят из лифта, и несколько — заходят.
— Я понимаю, что это звучит как шутка, — говорю я. — Вроде как: «Ты знаешь, что такое греческая лошадь?»
— Не пойму, о чем ты говоришь.
— Помнишь, я брал интервью у писателя Даффида Дугласа? Так вот, я упомянул как-то в разговоре с ним твоего друга Колина.
— Правда?
— Да. И оказалось, что он слышал о нем! Дуглас сказал мне, что пишет роман о «ггязных мальчиках», и знает, что Колин часто бывает возле остановки метро — как же это? — Тоттингбридж-Карт-Роуд и там навещает разных мальчиков. Но я понятия не имею, что это за разные мальчики такие…
— Грязные мальчики, — говорит она. — Грязные мальчики. Тоттенхэм-Корт-Роуд.
— Да. Наверное, так будет правильней.
Дверь лифта открывается на нашем этаже, и она выходит, потом останавливается, поворачивается назад и прикладывает два пальца к губам. Такой задумчивой я никогда ее не видел.
* * *
КОМУ: ПОСТЗ
ОТ КОГО: ЛИСТЕРВ
ТЕМА: КАК ЕСЛИ БЫ МАЛО БЫЛО ДОКАЗАТЕЛЬСТВ, ВОТ ПОСЛЕДНЕЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО МОЕГО ВПЕЧАТЛЯЮЩЕГО ПАДЕНИЯ
Зэки, я сплю с фантомом
КОМУ: ЛИСТЕРВ
ОТ КОГО: ПОСТЗ
ТЕМА: Ответ: КАК ЕСЛИ БЫ МАЛО БЫЛО ДОКАЗАТЕЛЬСТВ, ВОТ ПОСЛЕДНЕЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО МОЕГО ВПЕЧАТЛЯЮЩЕГО ПАДЕНИЯ
Зачем тебе это надо?
На что он отвечает:
просто чтобы раздразнить себя
* * *
Айви смотрит на меня не моргая и спрашивает:
— Это правда?
Мы с ней вдвоем в крошечной комнате без окон: бежевые стены, бежевый потолок, бежевый ковер. В углу комнаты вращается и жужжит вентилятор. Она привела меня сюда и задала свой вопрос без подготовки или какого-нибудь предисловия.
— Что правда? — увиливаю я.
— Ты помешал моему повышению. Это правда? Отвечай!
Соврать сейчас было бы легче всего. Но если есть во всем мире единственный человек, которому я не смогу соврать, то это…
— Вроде того, да. В некотором смысле. Но я…
— Не могу в это поверить! — кричит она и шепчет одновременно.
В отчаянии она трясет головой, и несколько волосков задуваются вентилятором ей в рот.
— Не плачь. Пожалуйста, — умоляю я ее.
— И не собираюсь плакать.
— Я бы чувствовал себя очень неловко, работая вместе с тобой. Неужели ты этого не понимаешь?
— Но ведь это касается моей жизни здесь!
— Ты получишь повышение. Ты это знаешь.
Я хочу заботливо положить ладони ей на плечи… но она отталкивает меня.
В ее глазах стоят слезы, вот-вот готовые пролиться.
— Не могу поверить, что это ужасное место значит для тебя так много, — говорю я ей дрожащим голосом.
— «Значит для меня так много»? Ты сам себя слышишь?! Ты это говоришь искренне?
— Но я думал, что ты достойна лучшего. Этот мир, в котором мы здесь находимся, он нереален, ты знаешь. Я хочу сказать, ему лучше бы не быть реальным…
Слышно, как люди проходят по коридору рядом с комнатой.
— Кстати, кто получил это место? — спрашиваю я. — Тодд?
— Да.
Теперь слезы свободно катятся по ее щекам, и она смахивает их запястьем.
— Если тебя это интересует, я сказал Марку Ларкину, что ты достойна повышения. Ясно? Ты вырастешь здесь, это без вопросов.
Она опускает голову и набухшими от слез глазами скользит по бежевому полу, затем поднимает на меня тусклый взгляд.
— Что ж, хотя бы он получил эту работу, — говорит она с сентиментальной улыбкой, заставляющей сработать мои датчики тревоги.
— А?
Вентилятор поворачивается и сдувает волнистые каштановые локоны ей на глаза, заставляя откинуть волосы рукой назад.
— Мы ведь с ним начали встречаться, — объясняет она мне.
Затем Айви снова плачет, но уже посмеиваясь, разрываясь между огорчением за себя и радостью за своего высокого, тощего, неуклюжего, бледного и прыщавого бойфренда, который отныне будет сидеть лицом ко мне всего в нескольких метрах.
Тодд въезжает в кабинку спустя несколько часов, и если бы не объяснение Айви со мной, то мне бы никто об этом не сообщил. Само по себе это является пощечиной мне. Где же Бетси, которая должна была позвать меня в свой кабинет, и почему Вилма не соизволила ни о чем намекнуть при встрече в коридоре?
— Этот стол довольно шаткий, — говорит Тодд, когда опускается на стул, чтобы ощутить себя на новом месте.
— Он вполне устраивал и Вилли, и Нолана, — замечаю я.
Тодд берется за металлическую столешницу с двух сторон и пытается сдавить ее. Он напоминает пилота, осматривающего кабину нового самолета, и поэтому я спрашиваю его:
— Когда взлетаем, капитан?
После того как я на этом же месте видел Вилли, весящего теперь сто тридцать килограммов, Тодд напоминает перевернутую метлу в очках с проволочной оправой, болтающихся под прутьями.
— А как Марк Ларкин в качестве босса? — интересуется он.
— С ним бывает трудновато, но, по правде говоря, он самый лучший босс, который у тебя когда-либо будет. И хороший товарищ тоже.
Иногда мне бывает мучительно больно играть во все эти шарады. За день до этого я обедал с Марком Ларкином в «Ля Капоне». Это было унизительно: он обращается с официантами как с насекомыми.
Тодд открывает и закрывает ящики стола — привыкает к новому месту.
Спустя несколько часов к нам заглядывает Айви, чтобы сказать ему «привет». Она добра, великодушна в своем поражении и произносит все, что положено говорить при подобных обстоятельствах. Когда она поворачивается, чтобы уйти, я отрываюсь от какой-то бумаги, которую просматривал, притворяясь, что читаю, и встречаюсь с ней взглядом. На одно мгновение мне кажется, что мы — единственные живые существа в мире, все другие исчезли, и весь мир наш и только наш, все города мира и острова принадлежат только нам… и все же нам абсолютно нечего сказать друг другу.
* * *
Временами я бываю не таким цыплячьим дерьмом, каким могу показаться. В тот день, когда Вилли сказал, что его уволили, я вошел в кабинет Марка Ларкина, чтобы попытаться спасти товарища.
