— Если я видел сегодня изменников, — говорил он, здороваясь с каждым в отдельности, — то с другой стороны видел также много преданности и самоотвержения, которые останутся для меня всегда памятными.
Николай Павлович благодарил своих любимцев. Но это уже был другой человек. В сдержанных пожатиях рук, в голосе его не было той волнительности, того легкого чувства расположения к ним. Перед строем саперного батальона твердо ступая проходил император, в голосе которого звучало железо, глаза которого светились стальным огнем, и ничего уже в фигуре и лице его не напоминало о великом князе.
* * *
— Я только сейчас заметила, ты вернулся совершенно другим, любимый мой, — сказала Александра Федоровна, когда Николай Павлович зашел в комнаты императрицы и сказал ей, что мятежники разбиты. — У тебя даже изменился голос, взгляд твой стал строже. И, знаешь, это тебе к лицу.
— Я был далеко не так храбр на Сенатской площади, моя дорогая, но заставил побороть себя. Признаюсь, я набрался там силы и уверенности, чтобы легче было править нашей империей, — ответил он, улыбаясь.
Николай Павлович и на самом деле был на пределе физических и духовных сил. Он опасался, что присяга не состоится, мятежники возьмут верх и придется идти на переговоры. Но больше всего император боялся за свою семью. Перед тем как скомандовать пушкарям открыть огонь, он послал во дворец предупредить о выстрелах.
Сейчас Николай Павлович находился в своих комнатах. Рядом была любящая жена, дети. Он еще не видел матушку. Не делился с нею своими переживаниями. Но времени на встречу с ней не оставалось, за дверьми нарастал шум. В коридорах давно уже томились неизвестностью государственные сановники, духовенство, военные и гражданские чины, дамы, съехавшие на торжественный молебен.
Первыми стояли у дверей императора старые сановники в пудре и шелковых чулках, в башмаках и в мундирах, шитых золотом. Они шептались и покачивались, поддерживая друг друга. Здесь был семидесятилетний министр внутренних дел Ланской, восьмидесятилетний министр просвещения Шишков. Министры отвесили поклоны государю степенно, с достоинством и первыми последовали за ним и августейшей фамилией. Чуть поодаль шли начальник Генерального штаба Нейдгардт, принц Евгений Вюртембергский, генералы Васильчиков, Голенищев-Кутузов, Левашов — новые соратники нового государя.
Перед торжественным молебном император велел вынести на Дворцовую площадь наследника. Одетого в мундир лейб-гвардии Гусарского полка, семилетнего Александра к гвардейцам Саперного батальона вынес камердинер Марии Федоровны Гримм. Вызвав солдат, награжденных знаками отличия военного ордена, Николай Павлович разрешил им поцеловать наследника.
Завершив церемонию, Николай Павлович обратился к своим любимчикам:
— Я не нуждаюсь в вашей защите, но его я вверяю вашей охране!
40
Перед началом молебна к дворцу вернулся генерал-адъютант Толь. Он был послан императором к казармам лейб-гвардии Конного полка, куда был отнесен после ранения генерал-губернатор Милорадович. Завидев его, Николай Павлович, стоявший возле средних ворот дворца и занятый разговором с генералами, прервался и быстрым шагом направился к графу.
— Рассказывай, Карл Федорович! — нетерпеливо спросил он.
— Плохо, — сказал Толь, потупив взор. — Я говорил с докторами. Михаил Андреевич ранен пулею, которая, попав в правый бок, остановилась около левой лопатки. Она вырезана. Но доктора сказали мне, что рана очень опасная, и он от оной в скорости умереть должен. Граф подозвал меня и произнес умирающим голосом: «Скажите Государю, что я весьма счастлив, что мог пролить кровь мою в столь важную минуту. Я умираю спокойным, ибо чувствую, что исполнил долг, как всякому истинному русскому прилично».
Император внимательно слушал генерала. Ему искренно было жаль Милорадовича, человека так много сделавшего для России, но, как бы Николай Павлович ни старался, он не мог отогнать из своей памяти полный печали по усопшему брату Александру день, когда генерал-губернатор надменным тоном повелел великому князю принять присягу на верность Константину Павловичу.
Выслушав генерала Толя, он уйдет в церковь, где будет собран весь двор. Будут слушать молебен по случаю восшествия на престол Его Императорского Величества Государя императора Николая I. По окончании торжеств он скажет Карлу Федоровичу:
— Ты мне теперь очень нужен. Приведено несколько захваченных офицеров. Сними с них допросы, авось откроются все их замыслы.
41
* * *
В комнате, называвшейся генерал-адъютантскою, примыкавшей левым крылом к кабинету императора, разместился генерал-адъютант Толь. Он допрашивал офицеров, подозреваемых в мятеже. После каждого допроса генерал заходил к государю, который читал показания обвиняемых и писал коменданту Петропавловской крепости генералу Сукину записку с указаниями, как содержать арестованного.
Снаружи, и внутри Зимнего дворца были усилены караулы. Арестованных приводили со связанными за спиной руками с главной гауптвахты. Процессии мятежников, окруженные плотным кольцом охраны, в молчаливом согласии со своей судьбой, словно большие безмолвные тени, медленно тянулись по залам дворца.
За окнами на Дворцовой, Адмиралтейской и Сенатской площади горели костры. Солдаты караулов отогревались, ели принесенную из казарм пищу. По окраинам площадей ходили пехотные и разъезжали конные патрули. Потрескивал снег, позвякивали котелки, оружие, звучал смех, а кто-то в глубине Сенатской площади затянул грустную песню. Она скоро оборвалась. На столицу опустилась ночь, которую так ждали восставшие, открыто мечтая взять ночью власть и свершить суд над самодержавием.
Чтобы не задремать, Николай Павлович время от времени выходил из кабинета, проходил мимо офицеров, стоявших в ожидании допроса, заговаривал с кем-нибудь из арестованных, проходил в кабинет к генералу Толю, слушал показания очередного бунтовщика и возвращался к себе.
Первый допрос начался в 7 часов вечера 14 декабря. Караульный завел штабс-капитана князя Щепина-Ростовского. Он был в форме и в белых панталонах. Его схватили сразу на Сенатской площади. По пути во дворец с князя сорвали эполеты.
Князь был заметной фигурой среди мятежников. Вместе с братьями Бестужевыми Александром и Михаилом он возглавил бунт в лейб-гвардии Московском полку и увел из казарм около 700 солдат на Сенатскую площадь. Он ударил саблей по голове командира полка генерала Фредерикса, сбил с ног командира бригады генерала Шеншина.
Карл Федорович Толь, получивший указание императора, с каждым задержанным разбираться подробно, постепенно проникался к штабс-капитану доверием. Щепин-Ростовский не скрывал свои порывы, не прятался за Бестужевых. Он говорил откровенно, что был возмущен, когда узнал о новой присяге, тогда как присягал Константину Павловичу. Он не требовал реформ, конституции. В его планы не входило свержение самодержавия.
