— Ты уверен, что из армейских офицеров получатся жандармы? — спросил государь, пристально вглядываясь в Бенкендорфа.
Рельефный раздвоенный подбородок, тонкие волнистые губы, глубоко посаженные глаза, прямой, как расчерченный треугольник нос и высокий лоб, венчанный редким хохолком сбитых вверх волос — каждая черточка лица графа оставались непроницаемыми. Николаю Павловичу даже показалось, что он застал врасплох генерала, и хотел было сам прийти на помощь.
— Армейские офицеры брезгуют ролью шпионов, но, нося мундир, как чиновники правительства они будут считать долгом, ревностно исполнять эту обязанность. В этом поможет им нравственная сила защитников отечества, — четко выделяя каждое слово, произнес Бенкендорф.
— И первое важнейшее впечатление, произведенное на офицеров, определенных в жандармский корпус, будет зависеть от выбора министра и организации самого министерства, — продолжил император.
— Разумеется, — вздохнул граф.
— Вот и договорились. — Впервые за время разговора Николай Павлович улыбнулся. — Надеюсь, ты подберешь себе достойных помощников.
На строгом лице Бенкендорфа не дрогнул ни один мускул.
По высочайшему указу от 3 июля 1826 года в России было образовано Третье отделение Собственной его Императорского Величества Канцелярии как высшее учреждение империи, ведающее делами о политических преступлениях. Начальником III отделения был назначен Александр Христофорович Бенкендорф. В ведение отделения была передана Особая канцелярия МВД, руководитель которой Максим Яковлевич фон Фок занял должность директора канцелярии отделения, став главой тайной полиции России.
* * *
— Вот и снова ты понадобился, Михаил Михайлович, — сказал с улыбкой император, поднимаясь навстречу Сперанскому.
— Всегда рад верно служить вашему величеству, — сдержанно сиплым голосом ответил тот, занимая место за столом, указанное ему Николаем Павловичем.
— Буду откровенен, — продолжал император, наклонив голову со слабо вьющимися жидкими рыжевато-белокурыми волосами. — Прежде чем пригласить тебя сюда, мне пришлось выслушать много нелестных слов. Некоторые влиятельные вельможи напоминали мне о ссылке, где ты побывал по повелению императора Александра I, даже на связи с мятежниками намекали. Я, конечно, отстоял свое мнение.
Знаешь ли, в эти дни мне часто приходилось поправлять своих помощников, отыскивающих мятежников и допрашивающих их. Курьезный случай произошел с литератором Александром Сергеевичем Гончаровым. Подвергли литератора аресту, якобы за связь с бунтовщиками. Оказалось — он не виновен. Приказал выдать ему Оправдательный аттестат, произвести в следующий чин и наградить годовым окладом жалования. Тебя награждать буду позднее, как работу выполнишь.
52
Сперанский криво усмехнулся.
— Не улыбайся, — император погрозил ему пальцем. — Если тебе показалось, что я произношу слова брата своего Александра Павловича, то в этом нет ничего смешного. Тогда, в начале его царствования, тоже говорили о великих делах. Я ни в коем разе не смею насмехаться над теми замыслами. Скорее, наоборот — тебе вместе с группой таких же, как ты преданных мне людей, надо будет снова вернуться к оным замыслам и с учетом сегодняшних обстоятельств сформировать свод законов.
— Государь! Я радуюсь новому назначению, — смиренно склонил голову Сперанский. — Оно не только напоминает мне о молодых годах. Уж коли вы взялись продолжать забытые дела благословенного Александра Павловича, позволю себе предположить оное, значит, дело будет полезное, и я могу в полной мере отдать себя для придания делу новой жизни.
— Я не буду препятствовать натуральному ходу вещей. Одно прошу — идти без резких скачков и поворотов. Предпочитаю во всех переменах постепенность, — сказал император и постучал по столу костяшками пальцев. — Повторяю — никаких зигзагов — ровно, неторопливо к цели.
— Думаю, государь, я сумею составить записку, в которой в точности будут изложены ваши пожелания, — медленно растягивая слова, проговорил Михаил Михайлович.
Николай Павлович смотрел на пожилого человека в поношенном фраке с нескрываемым любопытством. Его удивляло в Сперанском все: и неутомимая энергия, и энциклопедические знания, и талант, и неприхотливость, благодаря которой он мог, находясь в весьма неподходящих условиях, долго и напряженно трудиться по много часов в день.
«И не обижается, — думал император, — за гонения, устроенные ему в годы царствования императора Александра I, за подозрения, с которыми встречает его мое окружение. Черт подери! — он едва не выругался вслух: — Да и сам я хорош. Давно бы пригласил Сперанского и дал ему это дело, так нет, все выспрашивал у Лопухина, у Голицына, у Бенкендорфа, как вы думаете, могу ли я доверить столь важное дело Сперанскому?»
Император был зол на себя. Он вспомнил последний разговор с матушкой и поежился от неприятного холодка на загривке. Шел к ней с мыслями провести деловую беседу, а с первых слов вдруг стал перед ней оправдываться.
«Письмо брату Константину дописывал, — продолжал осуждать себя Николай Павлович. — Нет, чтобы коротко сообщить события, так во всех подробностях с подобострастием, с прошением мнения Константина Павловича. Да, я ему обязан многим. Да, он мой старший брат. Но я, в конце концов, император!»
Откачнувшись от спинки кресла, Николай Павлович поймал на себе удивленный взгляд Сперанского.
— Вы чего-то хотели мне сказать, — почти прошептал Михаил Михайлович.
— Да, — отрывисто сказал государь, вспоминая, на чем они закончили разговор.
— Вы сказали мне о постепенности развития реформ, — помог ему Сперанский.
— Да, именно о постепенности. Ты меня правильно понял, Михаил Михайлович, — сказал император и тут же продолжил мысль: — Записка должна быть всеобъемлющей. Подумай над изменением Табеля о рангах. Незабвенный Александр Павлович делал некоторые наброски. Там есть над чем подумать. Найдешь в бумагах предложения по узаконению дворянских обществ. Внимательнее присмотрись к разделению властей. Нужны четкие границы.
Отпустив Сперанского, Николай Павлович вновь погрузился в себя. Сразу после известия о смерти императора и появившейся необходимости занять престол, он отчетливо осознал, что не готов стать государем. Пока существовала хоть малейшая надежда, что в силу сложившихся обстоятельств Константин Павлович одумается и согласится принять присягу, Николай Павлович старался не думать, что он будет делать сам, если все-таки придется стать императором. Мысли такие приходили. Он их пугался, отгонял. Но, когда не было сил отогнать, бросался листать учебники, учебные пособия, проводить беседы с людьми образованными. Когда же жребий выпал стать императором, он его безропотно принял, оставаясь, как и прежде, великим князем по знаниям своим, по отношению к старшему брату, матушке. Даже степенности в походке не прибавилось, все бегает бегом.
