— Огюст дал команду. Сейчас такое начнется!
Едва он произнес эти слова, как шестисоттонное тело колонны дернулось и медленно вместе с тележкой, на которой оно лежало, поползло горизонтально, слегка отрываясь от земли. Солнце, выглянувшее из-за толстого слоя туч, осветило бока монолита, заискрилось на его полированной поверхности, словно придавая силу в движении. Колонна пошла быстрее, вздымаясь все выше и выше. Вот она уже отделилась от тележки…
Три кабестана почти одновременно остановились из-за спутанности нескольких блоков. Зрители и рабочие замерли. Солнце, испуганно поморгав, спряталось за тучи. На площади, в каждом ее уголке, где находились люди, было слышно, как тихо поскрипывают туго натянутые тросы.
«Ну же, ну», — подбадривал мысленно Николай Павлович остановившегося в растерянности архитектора Монферрана.
Послышался слабый хлопок. Взгляды всех устремились вверх. По рядам прокатился едва слышный шумок. Верхний блок шевельнулся и вдруг с высоты подмостей полетел на землю в толпившихся под ним людей. Все произошло так неожиданно, что никто на трибунах даже не шевельнулся. Ропот прокатился, когда со стороны строителей послышались крики. Казалось, еще минута, другая и начнется паника.
Монферран махнул рукой, колонна снова пошла вверх, и вздох облегчения разостлался по площади. Спустя еще несколько минут более чем 25-метровый монолит поднялся над пьедесталом. Движение остановилось, колонна зависла строго вертикально. Работавшие на кабестанах машинисты получили сигнал, сделать поворот на 180 градусов, и начали медленно опускать монолит. Колонна встала, качнулась влево, вправо и замерла.
— Это восхитительно! Поздравляю! — сказал на чисто русском языке принц Вильгельм.
Поздравления посыпались со всех сторон. Николай Павлович улыбался, прикладывал руку к груди, отвечал легкими кивками головы. Радостные возгласы слились с тремя пушечными выстрелами. На Дворцовой площади вновь установилась тишина. И словно из-под земли, со всех улиц стройными рядами — громадами с барабанным громом под звуки Парижского марша выступили колонны войска. Они выходили на площадь ровными рядами, образуя ровные квадраты.
Народ, заполнявший не только трибуны, но и крыши близстоящих домов, затаив дыхание, с глубоким душевным умилением смотрел на государя, смиренно опустившегося на колени впереди многочисленного войска, сдвинутого его приказом к подножью гранитного колосса. Он молился о брате и все вместе с ним в эти минуты были проникнуты чувствами благодарности, величия к Александру I, имя которого было увековечено в монументе.
На торжественном приеме в честь установления Александровской колонны император в разговорах с посланниками Австрии, Англии и Франции рассказывал о поиске монолита, его вырубке, доставке, обработке. Николай Павлович имел привычку во все вникать до мельчайших подробностей и хорошо знал тему.
— …Находите ли вы интересным, что к созданию колонны причастен и уроженец Шотландии? — между делом заметил он в разговоре с английским послом.
— Разумеется, — кивнул Дургам.
— Чарльз Берд не только родился в Шотландии, но и получил там техническое образование, — продолжил Николай Павлович. — В России он основал одно из лучших литейно-механических предприятий, построил паровую мукомольню, корабельную верфь. Им построены в Петербурге Почтамтский и Пантелеймоновский мосты, сооружены первые в России пароходы. Кстати, таких пароходов сейчас уже пятьдесят.
При сооружении памятника императору Александру I завод Берда сделал барельефы, медные украшения, капители колонны и ангела. За выполнение заказа Чарльзу Берду мною пожалован орден Святого Владимира 3-й степени…
Император прервался и, показывая в глубину зала, сказал:
— Да вот он и сам. Видите — мужчина высокого роста, с сединой в волосах, немного небрежно одет. Я сейчас попрошу, чтобы его пригласили. Поговорите с ним. Очень интересный человек.
Освободившись от назойливого англичанина, Николай Павлович попал под перекрестные вопросы французского и австрийского посланников. Им мало было подробностей создания Александровской колонны. Послы интересовались строительством на всей территории России.
— Предпочтение отдаем созданию приморских пунктов, — ответил император французскому послу, но заметив пренебрежительное выражение на лице, продолжил: — Строим в Свеаборге, на Аланских островах, в особенности большая стройка развернута в Севастополе….
— Вы бывали в двадцатых годах в Кронштадте? — спросил он вдруг посла после паузы и, не дожидаясь, пока француз, пытаясь ответить, ловил ртом воздух, быстро заговорил: — Это был грязный, болотистый городишко, с полуразвалившимися домами и самой плохой защитой с моря. Крепости и стенки гаваней больше деревянные, истлевшие… А теперь? Поезжайте, посмотрите — болота исчезли, площади распланированы и обставлены красивыми зданиями, город обнесен с трех сторон оборонительной стеной и превосходными казармами, с моря встали на страже каменные твердыни, выстроен новый док, весь из гранита.
— Как смотрит, ваше величество, на строительство железных дорог? — спросил посол Австрии, придав лицу выражение особого внимания.
Привыкший отвечать прямо, Николай Павлович чуть было не сказал: «Боюсь». Сказал осторожно: — Мне известно, что в Англии, при открытии какой-то дороги задавили лорда.
— Несчастные случаи бывают и на гужевом транспорте, — усмехнулся австрияк. — При езде на лошадях смертных случаев много больше.
— А снег? Вы разве не знаете, что у нас шесть месяцев идут снега. Получается, дорога будет все это время стоять, — увереннее сказал он.
— Железную дорогу вы будете чистить, как чистите шоссейные дороги, — весело парировал посол.
— Будем строить, — наконец, после нескольких отговорок, согласился император.
— Тогда посылайте ваших специалистов к нам на конно-железную дорогу из Будвейса в Минц, построенную по проекту профессора Венской политехнической школы Герстнера.
— В таком случае я приглашу в Россию самого профессора и доверю ему прокладку первой дороги, — улыбнулся государь.
Николай Павлович старался как можно скорее завершить разговор о строительстве. Это была одна из самых больных тем императора. Вместе с возведением грозных оборонительных сооружений, дворцов, мостов росло количество хищений, особенно казенных денег.
Николаю Павловичу вспомнилось, как он однажды в разговоре с наследником выразился: «Мне кажется, что во всей России только ты да я не воруем».
105
* * *
Это событие стало первым в ряду практических мер по укреплению государственности в Российской империи. В 1830 году вышло Полное Собрание законов в 45 томах, охватывающее 176 лет от Соборного уложения царя Алексея Михайловича до кончины в 1825 году императора Александра I. Заключало оно в себя более 30 000 актов. На втором этапе члены секретного комитета должны были завершить работу по составлению Свода законов, но в самом конце она застопорилась — требовались согласования. И вот — свершилось!
