— Мило, — хмыкнул я. — Но хоть что-то мы узнаем. Что по прибору?
— Пока неясно. Юрий Эдуардович не технарь. Он посоветовал не плодить сущности и не морочить себе голову.
«Положить с прибором», — подумал я.
— Какой второй нюанс?
— Простите?
— Вы сказали, что есть пара нюансов…
— Эта новость вас точно не обрадует, — сокрушенно вздохнул Якушин. — Мы проявили инициативу без вашего ведома. Проанализировав ночные события, я отправил к вашему дому машину с Головиным. Это было часа четыре назад. Мои люди сидели в машине напротив вашего дома. При желании они могут оставаться незамеченными. Вас пасли, Никита Андреевич. Те самые двое, вы понимаете, о ком я… Машина была другая — «Ниссан-Теана» с алтайскими номерами, но люди те же. Вы отсутствовали, потом подъехали к дому, отправились к себе. Они приехали с другой стороны, остались в салоне, смотрели на дверь подъезда. Человек с усами куда-то звонил. Вы не чувствовали наблюдения?
— По-моему, нет…
— Значит, у них неплохие навыки. Судя по их поведению, они не собирались штурмовать вашу квартиру, просто вели слежку.
— Вот черт… — а ведь я действительно ничего не почувствовал.
— У одного был пластырь на скуле, другой прихрамывал — пусть хоть это вас утешит. Головин проявил инициативу: они с напарником вышли из машины и направились к этим людям. Те занервничали, завели двигатель и уехали. Мои люди не стали их преследовать, это выглядело бы странно. Но посыл они уловили: мы охраняем своих людей и не позволим, чтобы с ними что-то случилось.
— Спасибо, Сергей Борисович.
— После этого пару часов Головин находился у вашего дома. Те двое не возвращались. Но будьте осторожны. Возможно, у них нет пока оснований причинять вам вред, но вдруг? О Варваре Ильиничне не беспокойтесь. Рекомендую завтра утром взять все необходимое в расчете на несколько дней. Комфортный гостиничный номер мы вам гарантируем. Если пожелаете… двухместный. Спокойной ночи, Никита Андреевич.
Я ехал в музей погребальной культуры, как на войну! Травматический пистолет под мышкой, термос с чаем и второй, кое с чем покрепче, сумка с вещами, которую я стыдливо запрятал в багажник и решил на всякий случай не вытаскивать (дабы не придавать дополнительную комичность моему образу).
Паранойя расцветала махровым цветом: запуская двигатель, я на всякий случай попрощался с жизнью. Насмотрелся, блин, боевиков! Клочки по закоулкам не разлетелись. По ходу движения я тоже не отмечал угрозы.
К десяти часам утра я подъехал к шлагбауму и перевел дыхание. Охрана у юдоли печали и скорби откровенно зевала и посматривала на меня с плохо завуалированной нелюбовью. Можно подумать, это я придумал! В музее, как водится в будний день, было тихо и торжественно. По проходу между гробами и могильными плитами, заложив руки за спину, прохаживался Михаил, напоминая заключенного на прогулке. Он кивнул мне, как старому знакомому, и я отозвался тем же.
У инсталляции, изображающей безутешную родню у гробика усопшего младенца, шевельнулась фигура. Я не успел испугаться — эта женщина не имела отношения к скорбной церемонии. Алла Михайловна что-то писала в блокноте, тактично улыбнулась. Лариса за стойкой сдержанно кивнула и показала на дверь напротив — в служебное помещение.
Я постучал. Ничего не происходило. Я толкнул дверь. Она оказалась запертой. Я покосился на Ларису, она пожала плечами — не повезло. Может, пароль нужен? За дверью что-то зашуршало, щелкнула задвижка. Открыла Варвара, она прекрасно выглядела. Вымытые волосы, модные джинсы, расстегнутый жакет, под ним футболка с выразительной надписью «DON’T TALK TO ME» (что в переводе значит «отвали, моя черешня»). Она окинула меня подозрительным взглядом и удалилась за свой шкаф.
Я замер на пороге, озирая собравшихся. Их было немного: Варвара, Сергей Борисович, еще один тип, с которым не так давно мы имели прямой боевой контакт. Очевидно, я задумался.
— Входите, Никита Андреевич, — мягко сказал Якушин. — Все в порядке, мы не в Кащенко.
— Синдром кота, — сумничала Варвара. — Долбиться в дверь, а когда открыли — не входить.
Я вошел, поздоровался за руку с Якушиным. Кивнул Варваре, что-то буркнул, мол, прекрасно выглядите, Варвара Ильинична, и магию с себя смыли. Мужчина (явно гвоздь программы) смотрел на меня со смесью угрюмости и растерянности. Возможно, он выспался, но не помолодел. Кожа обвисла, под глазами красовались мешки. Но когда я протянул ему руку, что-то изменилось в нем. Улыбка осветила лицо. Он быстро привстал, ответил на рукопожатие, стеснительно опустил глаза.
— Давайте по-простому, — предложил я. — Вы Константин, я Никита.
— Давайте… спасибо… — у него был хрипловатый, какой-то проседающий голос. — Простите, Никита, что я вас позавчера… Ну, вы понимаете… — Он сглотнул, облизнул губы.
— Вы — меня? — удивился я. — Что вы, Константин, это я — вас. Так что и вы меня простите.
— Да, конечно. — Он смущенно улыбнулся.
— Идиллия, — вздохнула Варвара. — Может, за пивом для вас сбегать?
— Не обращайте внимания, Константин, — отмахнулся я. — Варвара Ильинична в своем амплуа. А что касается продажи пива, то такую услугу в крематории пока не ввели. Ближайшее пиво — в городе. Вы уже порешали вопросы, Сергей Борисович? — повернулся я к Якушину.
— Вас ждем, — проворчал тот. — Вы сегодня не сильно опоздали, спасибо.
В первые минуты ощущалась скованность, беседа не клеилась. Сергей Борисович разрешил курить, сделав знак Варваре. Та поморщилась, но послушно потянулась к форточке. Утробно загудела вытяжка. Рязанов радостно схватился за сигареты. Я тоже не упустил момент.
— Теперь вы знаете, Константин Сергеевич, что мы с вами сделали, — негромко сказал Якушин. — Извинения с нашей стороны будут выглядеть неуместно, поскольку, сами понимаете…
— Все в порядке, Сергей Борисович, — с хрипотцой отозвался Рязанов. — Вы поступили правильно, я мог натворить такого… Даже самому не верится. Сейчас я понимаю, что подвергся сильному воздействию, мной управляли…
— Скажу вам больше. В вас заложили программу: после уничтожения артефакта и доклада о выполнении вас сразил бы инсульт, от которого вы бы умерли. Так что сами решайте, кто ваши благодетели, а кто… наоборот. Благодарите Аллу Михайловну Незнанскую — она ваш ангел-хранитель. Даже не знаю, с чем это можно сравнить.
«С падающей бутылкой, подхваченной у самого пола», — подумал я.
— Но я не понимаю, зачем? — пробормотал Рязанов.
— Давайте разбираться.
— Я могу спросить, о каком артефакте идет речь? — произнес я.
— Спросить ты можешь, — буркнула Варвара. — Но мы не знаем.
— Вот именно, — согласился Якушин. — Мы рады, что Константин Сергеевич Рязанов вернулся в свое сознание и готов оказывать содействие. Мы в долгу не останемся. Скоро вы вернетесь к прежней жизни, вернетесь в свой дом на улицу Толмачевскую, найдете работу, наладите жизнь. Но пока все остается под вопросом, этого делать не рекомендуется. Вам придется побыть в изоляции, без обид, Константин Сергеевич?
