— Вот именно, — кивнула Варвара. — Я читала о ней. Мария Владимировна Касаткина, родом из Твери, тогда еще Калинина. Маленькая была, когда родители переехали во Францию, не дали ей забыть русский язык. В Марселе окончила факультет журналистики, перебралась в Париж, работала в каком-то эпатажном журнальчике типа «Шарли ебдо», потом ушла на телевидение. Одно время была замужем… Ладно, пошли работать. Сергея Борисовича мы сегодня явно не дождемся.
Мы топтались у двери на втором этаже. Варвара путала ключи под приветливым взором охранника.
— А можно спросить, почему нас не пускают в этот зал? — осведомился снизу кто-то из чечеточников. — Там ведь тоже музей? Может, глянем краешком глаза?
— Просим прощения, граждане, — отозвалась Варвара, — но вход в этот зал закрыт по техническим причинам.
— Связанным с концом света и началом новой эры, — добавил я. Шутка гостям из Кисловодска понравилась — кто-то хихикнул.
— Ну, и зачем ты это сказал? — буркнула Варвара, входя в зал.
— А разве это неправда? — удивился я, объясняя знаком охраннику, чтобы не пускал посторонних.
Мы снова стояли у экспонатов, в положении которых за сутки ничего не изменилось. Варвара подошла к ним почти вплотную, как-то расслабилась, закрыла глаза. Шляпка траурного одеяния коснулась лица, она вздрогнула.
— Вуаль хочешь примерить?
— Помрешь — примерю, — не очень тактично проворчала она. — Я снова пытаюсь что-то прочесть, почувствовать фон, получить хоть какую-то информацию — пусть даже закодированную и второстепенную… Бесполезно, здесь нет никакого фона. А ведь всякое бывает, иногда вполне безобидные на вид предметы испускают вихревой негативный поток, и я даже удивляюсь, почему обычные люди его не чувствуют.
— Не следует ли из этого, что твои полуночные бдения пропали даром?
— Нет, ни в коем случае… Траурное платье госпожи Большаковой за все эти годы и десятилетия ни разу не покидало Сибирь. Когда она убыла из Новониколаевска в неизвестном направлении, часть ее барахла осталась кузине, чтобы та сама решила, что можно выбросить, а что оставить. Кузину звали Софья Матвеевна Чибисова. Часть вещей нашей «черной вдовы» хранилась у нее на чердаке в кованых сундуках. Известно, что это платье выставляли в 20-е годы на выставке модернистов в качестве, видимо, «абсурда». Когда закончился НЭП и всех модернистов отправили на рудники, этот наряд находился в музее краеведения, впрочем, не выставлялся, много лет провалялся в запасниках.
Софья Матвеевна сгинула в лихие годы становления советской власти. Вещь пережила и ее, и репрессии, и Отечественную войну. Потом были чистки в краеведческом музее, избавлялись не только от людей, но и от «вредных» экспонатов; уволенная сотрудница унесла это платье, направленное на утилизацию, к себе домой. Она, как никто другой, знала его историю. Старушка дожила до 96 лет, завещала это несчастье внуку, который ударными темпами пил и продал платье в частные руки за бесценок… В общем, траурный наряд сменил нескольких владельцев, были в его истории темные пятна, но это не имеет значения, поскольку с 88-го по 93-й год он находился в коллекции старого специалиста по театральному реквизиту и вряд ли покидал его загородный дом. А если невероятное все же случилось, то не думаю, что артефакт посетил Центральный регион. В музей платье принесла стареющая племянница того самого специалиста, она и поведала удивительную историю этого облачения, которую косвенно подтверждают архивные материалы жизни Новониколаевска.
— И вот их стало пять, — улыбнулся я.
— Значительно меньше, — сообщила еще одну отрадную новость Варвара. — Настенный мемориал изготовили в 94-м году в мастерской ритуального хозяйства города Куйбышева. Имеется в виду не Самара, а Каинск, районный центр в Новосибирской области. Заказчик — некто Маслов Николай Петрович, ветеран труда, заместитель директора завода автозапчастей, который впоследствии переквалифицировали в трубопрокатный завод. У человека умерла супруга, с которой они прожили более сорока лет, и он заказал этот мемориал, а через двадцать лет его передала музею его дочь, которой к тому времени тоже было далеко за шестьдесят. Таким образом, еще одним подозреваемым в нашей коллекции стало меньше.
— И это не может не радовать, — с воодушевлением признался я.
— Перейдем вот к этому товарищу, — кивнула Варвара на Шиву в огненном кольце. — Есть в этом городе уважаемый человек… — Я удивленно вскинул глаза, она пояснила: — Не авторитетный, а уважаемый, чуешь разницу?
— Не совсем.
— А все потому, что такие, как ты, полностью исковеркали и испортили русский язык. Этот человек коренной новосибирец, его фамилия Шалимов…
— Коренной новосибирец? — удивился я. — Живет в городе со дня его основания?
— Хватит придираться к словам, — рассердилась Варвара. — Этот человек археолог, ученый, автор монографий и научных работ, хороший знакомый Сергея Борисовича, он много путешествовал по Индии и Тибету с Гималаями. Сейчас у него, к сожалению, непорядок со здоровьем, небольшие проблемы с головой, гм… Человек уже старый, что ты хочешь? В общем, эта статуэтка реальный артефакт, привезена из древнего индийского города Харалла, который сейчас находится в Пакистане. Привез ее лично Шалимов и сделал это в 97-м году, что означает, что до этого года статуэтка не покидала ни Индию, ни Пакистан. Шалимов подарил ее Сергею Борисовичу где-то в начале 2000-х. И статуэтку рогьяпы — гималайского могильщика, окруженного стервятниками, тоже привез Шалимов…
— И Сергей Борисович не мог вчера об этом вспомнить? — засомневался я.
— А что ты хочешь? — воскликнула Варвара. — Перед его глазами проходит огромная масса всевозможных экспонатов — такое не сможет переработать никакая память. Я позвонила ему вчера вечером, когда отыскала соответствующие документы, и он вспомнил.
«Может, еще что-нибудь вспомнит?» — подумал я.
— Замечательно, Варвара, — похвалил я. — Это прекрасные новости. И что мы имеем в сухом остатке? Клепсидру, часы и картину?
— Примерно так, — согласилась девушка. — По клепсидре информация поступит позже — Сергей Борисович обещал лично этим заняться, когда избавится от журналистов. По часам и картине сложнее, но, возможно, мы что-нибудь накопаем…
Я смотрел на оставшиеся экспонаты, и они уже троились у меня в глазах. Я начинал к ним испытывать какую-то патологическую неприязнь — даже к милой даме, изображенной на картине. Она уже не казалась мне милой, ее лицо менялось, вдруг стало кривиться, перекосилось на сторону. Она словно подмигнула мне! Я выдохнул, потряс головой, возвращаясь в первоначальное состояние.
— Ну, ничего, ничего, — прошептала Варвара, похлопав меня по спине. — У меня, мой дорогой, еще и не такое бывает. Все в порядке, просто у тебя вагончик тронулся…
Надо же, объяснила! Но что-то в этом было. Не можешь найти нужное — исключай ненужное. В этой теории имелись изъяны, но ничего другого мы придумать не могли.
Минут через пятнадцать в помещение бесшумно вошел Сергей Борисович и прикрыл за собой дверь.
