Ирмина невесело хохотнула:
– Видать, Могиня тебе все рассказала. Все, да не все! Я ее на две минуты младше, – и добавила злобно, – вроде бы ничтожная разница, а смотришь, как оно все получилось. Ей все всегда доставалось легко: она старшая! Первый пирожок – ей, лучшая шаль на ярмарке – ей. Она – умница, она – красавица, она матушкина и батюшкина любимица. А меня словно и нет вовсе!
Катя ужаснулась:
– Так вы из – за пирожков и шалей рассорились, что ли?
– Да причем здесь шали эти! – Ирмина заорала так, что Катя вздрогнула. А Ирмина побледнела еще больше. Помолчав, совсем тихо, с внезапно охрипшим голосом, она добавила. – Тесно нам с ней стало в одном доме, в одном мире. Чтобы я не сделала, меня сравнивали с ней… Я сделала то, что нас расставило с ней по разные стороны.
Катя выдохнула, и, набравшись сил, четко проговорила:
– Знала ли ты, когда отдавала приказ убить меня, что ты родня мне?
Ирмина, не мигая, уставилась на нее. Катя считала секунды: одна, две, три… Ирмина ухмыльнулась:
– Ты внучка Могини?.. Конечно, забавно получилось, ничего не скажешь, – она поправила темные волосы, убрав тяжелую прядь со лба. – Но, нет – не знала…
– А знала бы – изменило бы это что – то? – с сомнением в голосе спросила Катя. Ирмина, смотря ей прямо в глаза, медленно качнула головой влево – вправо. Катя сглотнула, выдержав взгляд ее черных глаз. – Понятно. Только не я ее внучка.
Черная бровь взметнулась дугой вверх. Пространство вокруг заметно напряглось и потемнело – ведьма нервничала и злилась. А девочка продолжала, не спуская с нее внимательный взгляд:
– Это она моя внучка. И теперь выходит, что и ты…
Ирмина минуту постояла, беспомощно оглядываясь по сторонам, и разразилась хохотом. Тот и дело мелькавшие в руках шаровые молнии выпали из рук и с шипением ударились о нефритовые плиты, оставив в них неглубокие выжженные ямки. Видно, слова светловолосой девочки изрядно развеселили ведьму. Та от души смеялась, запрокинув голову, и вздыхая совсем по – девчоночьи.
– Ой, порадовала ты меня, девочка Катя Мирошкина, – выдавила она сквозь слезы. – Там, в твоем времени, тебе либо сказки писать надо, либо в больничке специальной полечиться.
– То время, которое ты имеешь ввиду, – Катя решила завершить начатое, – такое же мое, как и твое. И Могиня, а, значит, и ты, действительно, мне внучкой приходитесь, так как я жила за две тысячи лет до нее, жила, и, кажется, живу.
Ирмина приблизилась к Кате, заглянув в ее серо – голубые глаза. Катя слышала дыхание ведьмы, видела ее сомнение и интерес, ее недоверие и страх.
Девочка выдохнула ее в лицо:
– Я Доля, дочь Велеса и Макоши.
Глава 21. Черный. Светлый.
Глаза ведьмы на мгновение округлились. Недоверие в них сменилось страхом, а страх – ужасом. Ирмина дрогнула и растаяла, обернувшись лилово – черным пеплом.
Катя осталась одна в тронной зале: черный нефрит, белый мрамор, хрусталь. Она постояла так некоторое время, переминаясь с ноги на ногу. В самом деле, чего она хотела… Родственных объятий? Причитаний? Извинений? Посыпания головы пеплом?
Это же Ирмина. С ней все ясно. Могиня не раз рассказывала прежде, из – за чего они, собственно, повздорили. И уже не суть важно – родные они были сестры, лучшие подруги, соседки… Были друзьями стали врагами. И в этом «стали» может быть миллиард причин, тонны обид, килотонны ожиданий…
И, действительно, могло ли иметь значение в этом случае то, что Катя приходится этой самой Ирмине родственницей. Так, десятая вода на киселе, может быть. Может быть одна капли родственной крови, за две – то тысячи лет.
Но все же…
Ощущение досады не покидало сердце девочки. Она уже думала, что зря рассказала все Ирмине. Той, похоже, все равно, кто она, а ей, Кате, это будет мешать с ней бороться. Если им, конечно, придется бороться…
Хотя, конечно, придется. Отсюда – то надо как – то выбираться и еще не ясно, какова Ирминина роль в этой истории с дочерью эвенкийского шамана. Вдруг это все, и в самом деле, она подстроила.
Так размышляла Катя, медленно прохаживаясь вдоль тронного зала от одной нефритовой колонны к другой.
Внезапно что – то ее насторожило. Девочка остановилась, прислушиваясь. Она подняла глаза на сводчатый потолок, из центра которого величественно спускалась многослойная хрустальная люстра в виде гигантской медузы.
То ли шорох. То ли шепот. Не поймешь. Но звук нарастал.
Катя поняла, что он идет не с потолка, а из – под пола. Черные нефритовые колонны начали источать темный туман, легким шлейфом спадавший на каменные плиты.
Девочка не успела что – то понять или предпринять, как дымящиеся колонны, все разом, словно взорвались копившимся в них дымом, в одно мгновение заполнив им все пространство тронного зала. Катя задыхалась, отгоняя от себя угольно – черную взвесь.
– Ирмина, прекрати! – что было сил заорала она.
Злорадный хохот раскатами пролетел по зале, ударяясь о колонны, утопая в тумане.
– Напугалась, родственница? – ехидно поинтересовалась Ирмина. Она парила почти под самым потолком, так высоко, что Кате приходилось высоко задирать голову, чтобы видеть ее. Угольно – черная взвесь, словно продолжение ее полупрозрачного платья, струилась по ногам, нежно обволакивая их, и, ниспадая, растекалась туманом по нефритовому полу.
– Чего мне бояться – то, – проворчала себе под нос Катя, отряхивая с одежды осевший пепел. – К чему все эти эффектные выходы, а, Ирмина?
– Черным ветром светлую косу удержу, черной мглою схороню. Волки злые унесут твою душу Черному мороку на съедение, – шипящим шепотом отвечала ведьма. Ядовитыми змеями выползали из – под ее пальцев жуткие мутно – угольные тени, одна страшнее другой. Сталкиваясь друг с другом и сливаясь в одно непроглядное облако, они медленно окружали Катю, приближаясь к ней с каждым шагом все ближе и ближе. У Кати рот искривился от страха:
– Ирмина, что ты делаешь, мы же с тобой одна кровь, опомнись?! – кричала она. Черной стеной мгла копилась вокруг нее, все еще сгущаясь (будто черное может быть еще чернее!). – Помоги – ите!
– Снег не помеха, солнце и ветер, злые туманы, ты помощь не жди! – услышала она знакомые слова, совсем рядом, будто даже в своей собственной голове. Катя вздрогнула: неужели Черный морок проник в ее сознание? Неужели она сошла с ума?! Только странно: если она сошла с ума, то почему внутренний голос у нее стал мужской? А голос в ее голове продолжал: – Кто не отрекся от прожитого, верность Роду проявит пусть…
Катя огляделась по сторонам: черные тени, алчно протягивая к ней руки, горя глазами, приближались, медленно замыкая вокруг нее кольцо. Под сводчатым куполом парила Ирмина, сливаясь с Черным мороком, перетекая в него, будто она сама и есть Мгла.
