Все предложения Ильинского по сохранению территории Ясной Поляны, превращению ее в памятник культуры, а Не в «Саровскую пустынь», находили полное понимание и одобрение в Наркомпросе СССР. И это несмотря на то, что на него постоянно шли жалобы и заявления негативного характера от «хранителей музея» и некоторых научных работников, недовольных его нововведениями и требованием освобождаться от приукрашивания семейной хроники Толстых в великодворянских тонах. Заявления шли не только в Наркомпрос, но и в ОГПУ. Ильинского обвиняли в разделении взглядов членов организации «Контрреволюция Толстых», что он — «ярый толстовец» и «ярый враг» коллективизации.
Чтобы как-то уберечь Ильинского от нападок недоброжелателей и возможного ареста, нарком А. С. Бубнов назначил его на должность ученого секретаря созданного в 1932 году Государственного литературного музея. Однако и это не спасло ученого-толстоведа, историка и высококвалифицированного музейного работника от преследования ОГПУ: телега с компроматом покатилась следом за ним в Москву. А там в это время уже царила атмосфера страха. Печать, искусство, театр оболванивали народ, толкая его на поиски надуманного врага, в умы молодого поколения закладывались бездумность и послушность, усиленно насаждалось однополюсное мышление. Единодушие, единомыслие и сплоченность утверждались как необходимейшие качества советских людей, растаптывались демократические основы и ее революционный дух. Но не мог согласиться и смириться с этим Игорь Владимирович Ильинский, потому и попал опять в опалу: в марте 1933 года на него выносится постановление о предъявлении следующего обвинения:
«…приняв во внимание, что Ильинский И. В.- старший научный сотрудник Центрального литературного музея — изобличается в проведении контрреволюционной агитации против существующего строя, постоянно восхваляет царский строй, вызывая тем самым у населения Ясной Поляны недовольство деятельностью большевистской партии, постановил:
Ильинского И. В. привлечь в качестве обвиняемого по ст. 58/7 УК, мерой пресечения избрать содержание под стражей…»
Но не прошел у оперработника Илюшенко «яснополянский вариант» обвинения Ильинского: после того, как постановление об избрании меры пресечения было доложено начальнику КРО ОГПУ Артузову, тот наложил на документ такую резолюцию:
«Опять Ильинский? Он что мешает советской власти жить? Если это так, то где доказательства его противоправной деятельности?»
Эта резолюция, однако, не заставила никого всерьез задуматься над смыслом каждой фразы, она лишь подстегнула следователя к более активным попыткам любой ценой получить компромат на Ильинского. Через год тот же Илюшенко, пользуясь отсутствием начальника КРО в Москве, вторично доложил руководству свое постановление, переписав его заново, чтобы на нем не было следов резолюции Артузова. На сей раз хитрая уловка Илюшенко сработала: он получил санкцию на арест Ильинского.
На первом же допросе обвиняемый решительно отверг весь приписанный ему вздор, а на третий день своего пребывания во внутренней тюрьме на Лубянке написал следующее:
«Ввиду моего болезненного состояния (катар кишок, несварение желудка, отсутствие зубов и пониженная кислотность, что явилось следствием моего пребывания в уральских лагерях и ссылки на Соловки) прошу разрешить на отобранные при обыске денежные средства купить мне некоторые продукты питания (белый хлеб, масло и сахар).
Кроме этого, прошу разрешить мне хотя бы на несколько часов в день иметь пенсне, так как я дальнозорок и лишен возможности что-либо читать без помощи специальных стекол».
Помощник начальника секретно-политического отдела ОГПУ Горб наложил на заявление резолюцию:
«Находящемуся в изоляторе арестованному Ильинскому И. В. денежную передачу от родственников и знакомых не принимать, разрешив ему пользоваться только той суммой, которая была отобрана в момент ареста».
Когда это решение было доведено до Ильинского, он понял, что дело его принимает серьезный оборот, что ему надо срочно что-то предпринимать. Всю ночь он крутился на жесткой постели, не в силах уснуть. Утром твердо решил не соглашаться с навязываемым ему обвинением: «Надо обязательно бороться и доказывать, что ты — не верблюд». Действуя по этому принципу, он начал давать показания лишь по малозначительным фактам: ответил на вопросы — кто кроме него входил в фондовую комиссию по закупке архивных материалов (Гудзий Н. К., Благой Д. Д., Бахрушин А. А., Гусев Н. Н., Цявловский М. А.) и у кого закупались материалы для музея (у А. Белого, Кузьмина, Джунковского, Брюсова, Волынского, Гиппиус, Мережковского и их родственников, а также в семьях графов Шереметьевых, Комаровских, фрейлины Ермоловой, князей Голицыных, Мамонтовых, Ховриных и Бертеневых).
Ильинского продолжали держать в камере до повторного вмешательства возвратившегося из загранкомандировки Артузова, о чем свидетельствует его лаконичное указание в материалах дела:
«…Историка Ильинского за недоказанностью его вины, я просил, не трогать! Не забывайте впредь большие заслуги этого человека в сохранении Ясной Поляны. Нам надо ценить его и как первого редактора первого академического издания сочинений Л. Н. Толстого».
Лишь после этого в том же деле появился еще один документ—постановление об изменении меры пресечения, подписанное уже не Илюшенко, а другим оперработником—уполномоченным 4-го отдела СПО
[7] В. Скурихиным. В документе говорится:
«…принятую в отношении гр. Ильинского И. В. меру пресечения — содержание под стражей — изменить. Подписку о невыезде из Москвы аннулировать, дело следствием прекратить и сдать в архив».
Издерганный многочисленными допросами Ильинский был выпущен на свободу. Однако тучи над его головой вскоре снова начали сгущаться. Иначе и не могло быть. Это был 1934 год — год так называемого «Съезда победителей», на котором безудержно славили Сталина, эпоху Сталина, мудрость Сталина. Инакомыслящие деятели литературы, культуры и искусства никак не вписывались в это «социалистическое общество». Тысячи творческих работников были ошельмованы.
Профессор М. А. Цявловский (он стал после Ильинского директором яснополянского Дома-музея имени Л. Н. Толстого), предчувствуя, что в создавшейся атмосфере террора и насилия, полного безразличия к жизни человека и его судьбе опальному Игорю Владимировичу спокойно жить не дадут, попытался уберечь его от преследований, пригласив на работу в Тулу. Ильинский тоже прекрасно понимал, что в сложившейся обстановке ничего хорошего ждать не приходится и потому согласился поехать на периферию, чтобы быть подальше от столичного беспредела. Однако уехать в Ясную Поляну ему не удалось. Как только в НКВД поступило агентурное сообщение о предложении Цявловского, с Ильинского в тот же день без чьей-либо санкции взяли подписку о невыезде из Москвы. И это было понятно: следователи не могли ему простить того, что после каждого ареста он сажал их в калошу из-за недостатка доказательств. 1 апреля 1935 года ему в четвертый раз предъявили ордер на арест.
На вопрос, за что его арестовали, Ильинский получил классический ответ: «Мы зря не арестовываем. Вы обвиняетесь в антисоветской деятельности».
