Если отбросить всю эту риторику, свидетельствующую, что сочинитель никак не мог преодолеть раздражения, когда речь заходила об Орловых (да и вообще о русских), то в целом нарисованная Рюльером картина выглядит вполне достоверной. Православные храмы Венеции были теми естественными, пристойными и безопасными убежищами, в которых Алехан и Федор могли впервые «явить» себя «народу», установить контакты с местными и, что особенно важно, приезжающими в Венецию по торговым и иным делам греками и славянами, завязать первые связи и начать осторожную работу по вербовке агентов и подготовке с их помощью населения Черногории, Морей (Пелопоннеса) и островов Архипелага к вооруженному восстанию. Выводы из состоявшихся бесед с нужными людьми и из общения с народной массой Алехан сделал быстро. «…Граф Алексей Григорьевич Орлов, — читаем в мемуарах Юрия Владимировича Долгорукова, — разговаривая с(о) славянами, венецианскими подданными и нашими единоверцами, уверился, что они недовольны своим правлением; также их соседы — черногорцы, турецкие подданные, и все греки в Архипелаге преданы двору российскому». Орлов немедленно отправил донесение в Петербург, «дабы на сии народы и обстоятельства делать свой внимание, и он представляет свои услуги, если прислан будет флот и войско…» Так излагает содержание этого письма Юрий Владимирович. Из рескрипта Екатерины на имя Орлова от 29 января 1769 года о нем можно узнать следующее. Алехан уведомлял императрицу о «действительной тамошних народов склонности к восстанию против Порты» и предлагал «употребить» «себя к службе Отечества вместе с православными греческими и славянскими народами». Он указал несколько наиболее важных мест на будущем театре военных и дипломатических действий, очевидно, в надежде получить из России агентов из числа местных уроженцев. Он, наконец, затребовал «грамоту» за «государственною Нашего печатью» в нескольких экземплярах для рассылки участникам будущего восстания, дабы они имели полную уверенность в покровительстве императрицы. Причем Орлов настаивал, чтобы в тексте было оговорено, что «при будущем Нашем замирении с Портою не упустим Мы включить в оное и друзей Империи Нашей, каковыми отныне уже признаваем Мы все народы, кои в войне составят общее с нами дело». Но касался ли Алехан вопроса о посылке в Средиземное море Балтийского флота, не совсем ясно. Екатерина пишет об этом как о мероприятии, которое, возможно, будет осуществлено «сверх всего сего», то есть общего греко-славянского восстания под руководством Алехана и его материального, финансового, дипломатического и иного обеспечения, которому в рескрипте от 29 января уделяется самое большое внимание.
Екатерина, в общем, предоставляет Орлову свободу действий, справедливо полагая, что «дальное место-расстояние и недостаточное по оному сведение прямых обстоятельств не дает здесь места никаким для вас (т. е. для Алехана—Авт.) подробным предписаниям». Тем не менее предписаний оказалось достаточно. Во-первых, Алехан должен был иметь «первым и верховным» «попечением», чтобы привести «все тамошние народы, или большую их часть, в тесное между собою единомыслие и согласие видов и чтоб принятие оружия, сколько возможно, везде в одно время или вскоре одного народа за другим, а с оным и на неприятеля с разных сторон большими и соединенными силами, а не малыми и рассыпанными каждого народа кучами, вдруг нечаянное нападение последовать могло, с положенным наперед намерением, как и куда продолжать дальнейшие действия, и где основать надежный себе плас-д'арм, без чего кажется никак обойтиться не можно, как для запасения воюющим нужного пропитания, так и для надежного иногда убежища от нашествия превосходных сил». (Очень свежие мысли, рождающиеся обычно в тиши кабинетов.) Во-вторых, «до времени» следовало «непроницаемую в сем деле иметь тайну; ибо секрет всем делам душа…» (Интересно, кто от имени матушки снабжал Орлова столь глубокими идеями? Или она настолько забылась, что осмелилась давать советы Алехану?) В-третьих, ему предписывалось по возможности умерять свою «ревность и усердие к порученному делу, «до того времени, как они воз(ъ)имеют пред собою отверстое поле». В связи с этим Алехану рекомендовалось оставаться «только в близости и удобном месте к скорому и надежному сношению с благочестивыми народами», но отнюдь не соваться пока ни на Морею, ни на острова.
Ну что же, «полные мочи» — это уже не словеса, а реальная помощь. И присылка грамот к грекам и славянам за монаршей подписью и государственной печатью — тоже. Хорошо, что матушка не погнушалась его советом и вставила в текст обязательство включить сии единоверные народы в предбудущее замирение с Портой. Это развяжет руки и придаст решимости многим сомневающимся и колеблющимся старейшинам и предводителям.
Что там еще она приготовила? Зафрахтован голландский корабль, нагружается «пушками, снарядами, ружьями и прочей воинской амуницией» для повстанцев и ждет лишь указаний, в какую гавань ему держать путь. Вот это прекрасно. И двести тысяч рублей, которые, разумеется, «надобны будут на разные и многие отправления нарочных, для приобретения на свою сторону лучших людей между разными народами, дабы способом сим приводить в движение целые кучи, на снабжение их недостающими им припасами и на другие многообразные расходы, коих заранее определить не можно», — это очень кстати. К тому же сумма «по востребованию нужды благовременно умножена будет», а «банкир» — русский поверенный в делах «при республике Венециянской и в других итальянских областях» маркиз Маруцци прибыл в Венецию почти одновременно с ним. Хоть сейчас беги и требуй денег…
Матушке не претит вступить в контакт с личностью, дерзнувшей принять на себя имя государя Петра Федоровича. А ведь прежде требовала выдачи сего самозванца. Что делать, политика диктует и государям. Ему, Орлову, поведение матушки кажется очень разумным. Ведь новый «Петр III» не претендует на российский престол. Каково-то только будет с ним общаться. Не признавать же за ним титул и имя. На чем здесь удастся договориться, во многом будет зависеть от Эздемировича и Белича. Надобно будет прочесть копию данной им инструкции.
Матушка пишет далее, что кроме того повелела «спросить под рукою из тех мест, которые» он сам назначил, и «из других, откуда надобно будет, охотников к службе вместе» с ним. И что по мере как они находиться станут, будут они отправляемы к нему «по одному, по два или по три, под приличными претекстами, дабы инако у недоброжелетелей наших не возбудить излишнего примечания, которое бы после успеху самого дела препятствовать могло». «Претексты» — это, конечно, хорошо и разумно. Каковы-то окажутся агенты.
Остальное как будто мелочи, хотя и важные: «нарочно сочиненный цифирный ключ» (для «корреспонденции вашей с Нами, которая по важности предмета своего требует непроницаемой тайны»), надежные и способные «служители канцелярские» для работы с ним вскоре будут высланы; шифры «на российском, немецком и французском языках» для переписки при случае с русскими послами «при чужестранных дворах». Но где же самое главное — о присылке флота? Вот. Девятый пункт, совсем затерявшийся среди предписаний о способах восстания, посланных и подготовляемых агентах, деньгах, секретах, грамотах, шифрах. Словно речь идет не о решающем условии успеха затеваемого предприятия… Так и есть! Что они там себе думают в Петербурге? Неужто всерьез полагают, что сокрушить могущество турок в Средиземноморье или хотя бы нанести им здесь чувствительный удар можно силами одних повстанцев? А оружия хватит того, что привезут на голландском корабле? Как иначе понять, что посылка флота—это «сверх всего сего» и ежели только возможность к тому представится»? А ежели не представится? Как и кто будет трактовать сие понятие: «возможность»? Справедливо, конечно, что «такая важная морская экспедиция, по чрезвычайной дальности места цели нашей, и по малому сведению или, лучше сказать, и по самой неизвестности береговых обрядов Средиземного моря, не может иметь прежде места, как по получении многих для нее весьма нужных сведений». Разумно, может быть, что для получения оных в Италию отправляется принявший русское подданство «тамошний дворянин» маркиз Кавалькабо, которому поручено приискание пристаней, а также искусных кормчих, «которые бы итальянские и греческие берега, воды и гавани совершенно знали». И он, конечно, окажет маркизу всяческое содействие и помощь, как от него требуют.
