Руководили агентурой состоявшие в штате военных миссий кадровые японские разведчики, прежде работавшие в царской России.
Японцы, должно быть, понимали, что в русском Приморье продержатся недолго, и свою агентуру готовили в основном на длительное оседание. И потому, даже когда их выбили из Приморья (Владивосток был взят в октябре 1922 года; в 1925-м, после установления дипломатических отношений, последние японские солдаты покинули Северный Сахалин), планы японского Генштаба и задачи спецслужб существенных изменений не претерпели. Больше того: окончательно утвердилась установка на непременное развязывание войны. Она нашла свое отражение в так называемом «Меморандуме Танаки», ставшего премьер-министром в 1927 году: «…считаю необходимым, чтобы императорское правительство повело политику с расчетом как можно скорее начать войну с СССР. Разумеется, нам нужно будет осуществить продвижение до Байкальского озера. Что касается дальнейшего наступления на запад, то это должно быть решено в зависимости от дальнейшей обстановки…»
План нападения на СССР, разработанный в конце 20-х годов (кодовое наименование «Оцу», предусматривал формирование 30 дивизий, 26 из них предназначались для вторжения уже в первые дни), был сложной комбинацией. Первым ходом в ней значился захват Маньчжурии.
Отколовшийся от раздробленного Китая, этот его северо-восточный район считался одним из богатейших по запасам и разнообразию природных ресурсов. Развитая промышленность и налаженная транспортная сеть делали Маньчжурию идеальным плацдармом.
Захват начался по отработанной схеме: диверсия на Южно-Маньчжурской дороге — и следом части Квантунской армии. С островов якобы на подмогу им спешно перебрасываются другие соединения. В Мукдене строятся танковый завод, завод по производству боеприпасов и фабрика для пошива военного снаряжения.
Поскольку в военные игры втянута большая политика (миру внушали, что в этом районе Япония решает узкие задачи обеспечения собственной безопасности от возможной «агрессии с материка»), объявляется о создании «независимого государства Маньчжоу Го» во главе с Пу И, последним китайским императором из маньчжурской династии. На самом же деле «самостоятельный» император о каждом своем шаге докладывает «советнику» — заместителю начальника 2-го (разведывательного) отдела штаба Квантунской армии подполковнику Исикаве. «Советник», собственно, здесь и правил, что арестованный в сентябре 1945 года советскими войсками Пу И подтвердил: «На бумаге, чтобы обманывать народ и весь мир, японцы представляли Маньчжурию как независимое государство. Но в действительности Маньчжоу Го управлялось Квантунской армией». А если точнее, то через разведотдел штаба Квантунской армии — разведуправлением японского Генштаба.
В июле 1932 года начальник 5 (русского) отдела 2-го управления Генштаба Касахара (бывший военный атташе в СССР) телеграфирует—для сведения — в Москву своему преемнику Кавабе: «…подготовка закончена. В целях укрепления Маньчжурии война против России необходима…»
В декабре 1933 года военный министр Араки, прежде работавший в разведорганах Генштаба, на одном из совещаний высшего руководства заявил: «…в проведении своей государственной политики Япония неизбежно должна столкнуться с Советским Союзом».
Японцы работают широко. Разведывательный аппарат 2-го управления Генштаба и разведотдел штаба Квантунской армии рассылают своих офицеров в сопредельные с СССР капиталистические страны — Польшу, Румынию, Финляндию, Эстонию—для сбора с их территорий интересующих разведку сведений о нашей стране. С поляками японцы работают особенно тесно. «У Польши и у Японии Советский Союз являлся общим врагом», — свидетельствовал военный атташе Японии в Польше Яна-гита. Поляки во всем шли японцам навстречу: предоставляли свою территорию для проведения разведывательных акций, помогали вербовать агентуру, делились разведданными.
Организуя подрывную работу против СССР, японцы делали особый упор на агентурную разведку. Для ее нужд широко использовали японцев, корейцев и китайцев, вооружая их — «легендами» сочувствующих социалистическому строю (к «братьям по убеждениям» меньше подозрений); при вербовке белоэмигрантов нажимали на их ненависть к новой российской власти и обиды, понесенные от нее. Тщательно выискивались подходящие «кадры» в Советском Союзе, особенно среди националистически настроенных украинцев, кавказцев и среднеазиатов.
Поскольку объем работы рос, требовались совершенствование и реконструкция структур, осуществлявших работу. С этой целью производилась «переориентировка» военных миссий: они становятся основными разведывательными органами на территориях; полиция и жандармерия взяли на себя контрразведывательную работу.
Разграничив «сферы влияния» и персональные функции сотрудников ЯВМ, японцы принялись за совершенствование агентурной работы. Исходя из того что «лицам японской наружности» было сложно вписываться в российский обиход, японская разведка занялась белой эмиграцией.
Тысячи людей, объединенных общей судьбой, при ближайшем рассмотрении являли собой далеко неоднородную массу. Более 200 «политических организаций» мутили и без того постоянно взвинченную эмигрантскую среду, проповедуя часто взаимоисключавшие цели и принципы. Всю эту немалую «живую силу» надо было собрать в кулак вокруг некоего объединяющего центра. И в 1934 году по инициативе бывшего начальника Харбинской ЯВМ Андо и сотрудника 2-го управления Генштаба Акикусы появляется «Бюро по делам российских эмигрантов» (БРЭМ).
Главных задач, как показывал Акикуса на следствии в 1945 году, у Бюро было две: объединить эмиграцию, чтобы руководить ее деятельностью, осуществляя монопольное, исключительно японское влияние на эмигрантов; организовать и активизировать под японским контролем антисоветскую работу.
Японцы руководили деятельностью БРЭМ и финансировали Бюро вплоть до 1944 года, когда расходы на его содержание были «переписаны» на правительство Маньчжоу Го.
Японцы жестко очертили поле деятельности Бюро. Три отдела, составлявшие структуру БРЭМ, били, что называется, в одну точку. Первый отдел («культурно-просветительный»), которым руководил глава Российского фашистского союза К. Родзаевский, вел антисоветскую пропаганду и агитацию среди эмигрантов. Второй («военно-воспитательный») занимался военным всеобучем на случай войны с СССР. Третий («регистрационный») проводил перепись и учет русских. эмигрантов в Маньчжурии. Через него подбирались кадры будущих разведчиков и диверсантов, через него японцы вели контрразведывательную работу в эмигрантской среде.
В период подготовки войны против СССР японская разведка активно использовала белоэмигрантов не только в качестве агентуры, обучавшейся в специально для нее созданных школах, но и как прямую вооруженную силу. Бывший руководитель «Союза казаков на Дальнем Востоке» Бакшеев показывал на допросах в 1945 году: «В целях военной подготовки белоказаков к предстоящей вооруженной борьбе против Советского Союза мною был издан приказ, согласно которому все члены «Союза казаков на Дальнем Востоке», способные носить оружие, зачислялись в сводные полки… ЯВМ всегда поддерживали мероприятия, связанные с военной подготовкой белоэмигрантов, и принимали участие в создании белоказацких частей».
