– Хорошо. – Она откинула одеяла и набросила на плечи халат поверх ночной рубахи. Застегнув халат, она нетерпеливым жестом пригласила Мехмеда и Раду вести ее вперед.
Вместо того чтобы выйти через дверь, они взобрались на ее кровать и вылезли через узкое окно. Крепость в Амасье была старая, массивная и приземистая. Ее опоясывала стена, которую во многих местах почти поглотили деревья и камни. За годы она обросла некоторыми усовершенствованиями: добавили несколько балкончиков, не сочетающуюся по стилю башню и крыло, в котором жили Лада и Раду. А еще крепость недавно покрасили в белый цвет с синими полосками, а на башне нарисовали завитки.
Лада старалась как можно реже бывать в крепости, предпочитая проводить время с янычарами или среди деревьев на горе. Мехмед редко покидал пределы крепости. Если они трое и убегали, то днем к бассейну, но теперь было слишком холодно, чтобы купаться даже днем, а уж тем более среди ночи.
Они шли вдоль линии деревьев, огибая опушку леса, бежали вдоль протекавшей внизу реки. Когда они удалились от крепости на приличное расстояние, тропинка стала подниматься. Они двигались по каменистой почве, покрытой низкорослыми, пожухлыми кустами, с трудом угадывая путь в темноте.
– Куда вы меня ведете, идиоты?
– Терпение, Лада, – сказал Мехмед.
– Я начну спать с кинжалом.
– Будь у тебя кинжал, ты бы меня зарезала!
– Верно. И смогла бы поспать еще немного.
Раду усмехнулся.
– Хочешь сказать, что сон в обнимку с телом подарил бы тебе сладкие сны.
Мехмед указал вперед, на вырисовывавшиеся в темноте неясные очертания. Лада решила, что это выделяются более крупные валуны на склоне горы, но, обойдя вокруг, она заметила, что кто-то тщательно придал им форму и вырезал в самой горе. Тоннель Ферхата к Ширин! Ее охватил восторг, она ощутила вкус холодной и чистой воды и услышала звук бьющихся сердец.
Затем она поняла, что находилось перед ней на самом деле.
Могилы.
– Чьи они? – спросила она, пытаясь скрыть свое странное и неуместное разочарование. Она провела ладонью по одному из надгробий. Там было что-то выгравировано, настолько нечетко, что она едва это ощущала.
– Пантеон королей, которые правили этой землей более тысячи лет назад.
– Как их звали?
– Никто не помнит.
Она приложила ладонь к холодному известняку одной из гробниц. Никто не помнил имен королей, но они все еще были здесь, возвышаясь над своей страной и присматривая за ней.
Мехмед разложил плащ и лег на спину, жестом предложив Ладе и Раду последовать его примеру. Раду тут же лег справа от Мехмеда. Лада продолжала стоять на месте.
– Давай же, – сказал Мехмед. – Я привел тебя сюда не для того, чтобы показать могилы. На них мы можем посмотреть в другой раз, когда будет светло.
Вздохнув достаточно громко, чтобы он услышал, Лада легла слева от Мехмеда, устав от того, что он постоянно просит, а она постоянно подчиняется.
Но тут все ее мысли поглотило необъятное небо. Пространство над ее головой было переполнено светом, а звезды рассыпались по нему, ошеломляющие и прекрасные. На мгновение у Лады закружилась голова: она, не мигая, смотрела вверх и чувствовала, будто падает в небо, к звездам. Тут она заметила яркую вспышку света с огненным хвостом. Раду задохнулся от восторга. Еще одна звезда упала, сверкнув в темноте перед тем, как исчезнуть.
Мехмед прошептал, как будто боясь разрушить заклинание:
– Мулла Гюрани сказал, что это случится сегодня ночью.
– Как он узнал? – спросил Раду.
– Это происходит раз в несколько лет. У него есть книги, в которых указано, с какой частотой это случается. Сегодняшнюю ночь он проводит наверху, в башне, записывая падающие звезды, чтобы изучить их в будущем.
– Почему он тебе так нравится? – спросила Лада, и эта чудесная ночь высосала весь яд из ее вопроса.
Мехмед долго молчал, прежде чем ответить:
– Помнишь тот день, когда вы увидели меня в саду? Мулла Гюрани – и есть тот наставник, который меня избил.
– Тебе следовало его убить, – сказала Лада.
Мехмед мягко рассмеялся.
– Это звучит странно, но я рад, что он меня ударил. До него никто, ни наставники, ни няни не оказывали мне сопротивления. Они позволяли мне буянить и нести чушь, позволяли их терроризировать. Я давил, а они отступали. Отец меня почти не замечал, мама не утруждала себя даже тем, чтобы поужинать со мной. Никому не было дела до того, кем я был или кем стал.
Ладе хотелось спрятаться от того, что грозило вонзиться ей в сердце и от чего ей становилось не по себе, но камней за ее спиной не было.
– А потом появился мулла Гюрани. В первый день, когда он меня ударил, я не мог в это поверить. Мне захотелось его убить. Но то, что он сказал на следующий день, изменило меня навсегда. Он сказал, что я рожден для великих свершений, помещен в этот мир рукой Бога, и он никогда не позволит мне об этом забыть. – Мехмед пожал плечами, и одно его плечо прижалось к плечу Лады. – Мулле Гюрани было не все равно, кем я был и кем стану. С тех пор я старался его не разочаровывать.
Лада с трудом сглотнула. В ее горле образовался болезненный комок. Она не могла винить Мехмеда за то, что он привязался к человеку, который увидел его, который выдвигал к нему высокие требования и помогал достичь большего. Жизнь без цели была одинока и холодна.
Она разжала кулак, сжимавший мешочек у нее на сердце, и хриплым голосом сказала:
– И все-таки он самый скучный из всех живущих на земле.
Мехмед засмеялся. Раду, напротив, оставался отстраненным и молчаливым.
Вспышки света продолжали пронзать небо и порой пролетали так быстро, что Лада не успевала проследить их путь. Мехмед протянул руки ладонями кверху к Дракулешти по обеим сторонам от него. Раду взял его за руку. Лада не пошевелилась, но когда Мехмед опустил ладонь на ее руку, не отстранилась.
Раду поднял свободную руку, как будто желая поймать падающую звезду.
– Так грустно, что им приходится умирать.
Глаза Лады так долго оставались открытыми, что наполнились слезами, и одна слезинка выползла из уголка ее глаза и скатилась в волосы. Эта ночь, здесь, с Мехмедом и Раду, под открытым небом, казалась ей сном, который она боялась спугнуть. Но звезды были настоящими, и она не хотела упустить ни одну из них.
– Если бы они не сгорали, мы бы и не знали, что они там были.
– Я рад, что мы здесь, – сказал Мехмед.
Лада раскрыла рот, чтобы согласиться, но в ужасе прикусила язык. Она не была рада. Она не могла быть рада. Радоваться – означало предать себя и свой дом, это было бы величайшей подлостью, какую она только могла совершить. Чем раньше ты прекратишь бороться, раздался в ее голове голос Мары, тем проще тебе будет жить.
