Зазвучала песня. Певец рассказывал историю Ферхата и Ширин.
Стоя в одиночестве, неподвижная, как гора, Лада позволила свече раскрыть ее местоположение. Она не сводила глаз с той поляны, откуда, как она чувствовала, на нее смотрел Мехмед, даже если она его больше и не видела. При воспоминании о его улыбке улыбка тронула ее губы, и она отступила в тень, погружаясь все глубже в потайные уголки сада, куда черепахи еще не успели проложить свой неторопливый путь.
Здесь даже музыка приглушалась темнотой. Мелодия долетала сюда обрывками, скрученная и разорванная ветром. Лада чувствовала, что она здесь одна. Но это уединение больше не было отчаянием, а скорее предвкушением. Мехмед выйдет из павильона, в котором проводил время с Ситти-хатун, и найдет ее. Она чувствовала это всем своим существом. Это было глупо и безрассудно, а оттого еще лучше. Лада не хотела быть осторожной, не хотела думать о будущем. Сегодня ночью будущее ограничивалось тем моментом, когда он за ней последует.
Она нашла укромное место под деревом, ветви которого сгибались аркой, создавая крышу, и прижалась к стволу, наслаждаясь прикосновением коры к коже. Прежде она всегда использовала свое тело как инструмент и не умела ценить кожу.
– Лада, – позвал Мехмед. Это был хриплый шепот, подхваченный тяжелым ночным воздухом и преследуемый ароматом затоптанных цветов.
Она различала его силуэт на фоне далекой освещенной праздничной поляны. Он ее искал и сворачивал то туда, то сюда. Головокружительный трепет охватил Ладу, когда она увидела, как отчаянно он ее ищет.
Память последних нескольких недель была еще такой острой, что она не стала его подзывать. Пусть ждет, пусть ищет, пусть будет один. Она выйдет к нему тогда, когда сама решит, так же как ранее в ее спальне он смог прикоснуться к ней лишь после того, как она ему разрешила.
Мехмед повернул голову в ее сторону и неуверенно пошел вперед. Затем протянул руку сквозь мрак и, не промахнувшись, нашел ее лицо.
– Как ты понял, что я здесь? – спросила она, разочарованная и возбужденная одновременно.
Мехмед приглушенно рассмеялся.
– С тактической точки зрения это лучшая часть сада. Твоя спина защищена, зато у тебя прекрасный обзор, и ты, оставаясь незамеченной, видишь все, что происходит. Конечно, ты здесь.
Лада рассердилась на свою предсказуемость, но эта злость улетучилась, как только губы Мехмеда жадно и страстно прильнули к ее губам. Он надавил на нее своим телом, прижав к дереву. Она схватила его за плечи и перевернула. Теперь он оказался вдавленным в ствол. Он улыбнулся, не отнимая губ от ее рта, и она прикусила его нижнюю губу, достаточно сильно для того, чтобы он вздрогнул. Он запутался пальцами в ее волосах и прижал ее к себе еще сильнее, оставив ее рот и найдя губами шею. Куда бы он ни прикоснулся, это место начинало гореть лихорадочным огнем, полным и боли, и нежности. Он обхватил ладонями ее запястья и вдруг остановился.
– А это что такое? – пробормотал он, уткнувшись в ее шею и нащупав кожаные ремни под ее рукавами.
Биение ее сердца было таким же громким, как и дыхание, и Лада закрыла глаза, чтобы задержать дыхание и сосредоточиться на…
Вдруг за ее спиной послышался шорох. Она поспешно прикрыла ладонью рот Мехмеда, приглушив его тяжелое дыхание. Она повернулась к нему спиной и прищурилась, вглядываясь в ночь.
Какая-то темная фигура подкрадывалась к ним в ночи. На голове этого человека не было янычарской шапки, а по его походке Лада поняла, что перед ней слуга. Слуги ходили смиренно, опустив плечи. Этот мужчина явно что-то искал. Блуждающий луч света упал на его ладонь, и в ней сверкнул какой-то металлический предмет.
Лада достала из ножен оба кинжала. Мужчина находился прямо напротив них и нагнулся, чтобы заглянуть под ветки.
Лада выскочила и одной рукой крепко стиснула ладонь, сжимавшую оружие, в то время как ее второй кинжал влажно вошел в свою цель. Одно бесконечное мгновение охотник молчал, а затем, испустив в ночь наполненный агонией крик, упал на землю. Лада стояла над ним, глядя на то, как из его шеи вытекает, пульсируя, его жизнь. Он дернулся два раза – и на том месте, где всего несколько мгновений назад стоял мужчина, не осталось никого.
Только тогда Лада заметила, что вокруг так светло, что она видит темно-красную кровь своей жертвы. Она подняла голову. Праздничная черепаха, наконец, добралась и до глубин сада. Лада была хорошо освещена. Игриво поблескивал ее кинжал, рука была перемазана кровью, а рядом с ней стоял Мехмед.
– Лада? – спросил он, не сводя глаз с трупа.
Все гости вечеринки, включая самого Мурада, в ужасе смотрели на нее.
32
– Ты уверен, что все в порядке? – Салих настороженно наклонился вперед. В его глазах с опущенными уголками, из-за чего он вечно казался печальным, мелькнуло беспокойство. Ему было восемнадцать – всего на два года больше, чем Раду. Он был добр, заботлив и всегда рад провести время в компании Раду.
Раду кивнул, не в силах очнуться от своих грез.
Губы Мехмеда.
Руки Мехмеда.
Сердце Мехмеда.
Отданные Ладе, а не ему. Ладе, которая не могла любить другого, если от этого зависела ее жизнь. Ладе, которая забирала себе все внимание отца и предпочитала Богдана собственному брату. Ладе, которая всю его жизнь обрекала Раду на побои и одиночество. Ладе, холодной, жестокой и преданной лишь самой себе.
Ладе, которая даже не была красивой.
– Разве я не красивый? – отчаянно выпалил Раду.
Салих поднял брови, и выражение его лица с этой смесью удивления и грусти стало почти комичным.
– Ты… ты – красивый.
– Разве я не заслуживаю любви?
Удивление на лице Салиха переросло в страх.
– Заслуживаешь.
Раду опустил голову. Что он знал о любви? Это была не та любовь, о которой он слышал, не любовь, воспеваемая поэтами и прославляемая в рассказах. Это было что-то… другое. Что-то, для чего у него не было слов. Да и с кем ему было говорить? Кто мог рассказать ему, как любить другого мужчину?
Или как перестать любить?
Дрожащими пальцами Салих легко коснулся плеча Раду.
– Раду, я…
Их прервал слуга, постучавший в дверь. Раду устало взглянул на худого, смазливого мальчика, которому он вчера заплатил. Вчера, когда его еще волновала интрига. Когда он еще считал себя защитником Мехмеда.
Вчера, до того, как мир рухнул.
– Салих, к вам кое-то пришел, – слуга склонился в ожидании.
Салих поморщился от досады.
– Прости, я…
– Иди, – сказал Раду, глядя в пол. Их тарелки с едой (к своей он почти не притронулся) стояли остывшие и забытые. – Буду ждать тебя в кабинете твоего отца. У него есть книга о Пророке, мир праху его, и я хочу на нее взглянуть.
