Раду вдруг понял, что не знает, женат ли Кумал и есть ли у него дети. И тут же спросил об этом у Назиры.
Уголки ее очаровательных губ опустились, она покачала головой и подошла к качелям, обхватив ладонью одну из веревок.
– Были. Его сын, Ибрахим, очень любил эти качели. Он умер четыре года назад. Ему было всего три года. А на следующий год его жена, Ине, умерла в родах. Осталась маленькая девочка. Мы боролись за нее три дня, после чего она последовала за своей матерью.
Раду стало до боли жаль Кумала. Он так многого лишился. Но ведь именно три года назад они познакомились.
– Когда он нашел меня в Эдирне…
– Мы приезжали туда, чтобы выразить соболезнования родным Ине.
– То есть он тогда был в глубоком трауре. – И все же Кумал нашел время, чтобы одарить сочувствием и добротой потерянного мальчика. – Твой брат – хороший человек.
– Лучший из всех, кого я знаю.
Они сидели, погрузившись в уютную тишину и думая о потере Кумала, после чего пошли к дому. Назира с удовольствием поддразнивала его, но в ее манере было что-то, что возвышало его, заставляло почувствовать себя лучше, чем он был на самом деле. В отличие от манеры Лады, которая принижала его.
Такого прекрасного ужина у него не было уже несколько лет. Еда была самой обыкновенной, но здесь не было политики, не было страха, не было лжи. Ему не нужно было прикидываться кем-то другим, не нужно было завоевывать чье-то расположение.
– Я так рада, что ты приехал, Раду, – непривычно серьезным тоном сказала Назира. – Хорошо, что здесь появился человек, способный показать моему брату, как должна выглядеть одежда. Я все время пытаюсь ему помочь, но этого недостаточно.
Кумал закатил глаза.
– Избавь меня от такой заботливой сестры.
– Я с радостью заберу ее у тебя, – сказал Раду и тут же вспыхнул, осознав, что его слова могут быть неверно истолкованы. – То есть как сестру. Она гораздо лучше моей сестры. Она ни разу не опрокидывала меня на землю, не заламывала руки и не била меня с целью выяснить, кто сильнее.
Назира махнула рукой.
– О! Все поединки, кто сильнее, мы оставим на время после ужина.
Упоминание о Ладе выдернуло Раду из настоящего момента, и с этой минуты он присутствовал на ужине в качестве наблюдателя, десертным фруктом на тарелке, ставшим вдруг приторно-сладким.
Они завершили трапезу, и в проеме двери появилась Фатима. Назира извинилась и ушла, а Кумал и Раду отправились в гостиную.
– Теперь я понимаю, почему ты так редко приезжаешь в Эдирне.
Кумал улыбнулся.
– Здесь я очень счастлив. Хоть и беспокоюсь за Назиру. Она взрослеет. Мне нужно прикладывать больше усилий, чтобы подыскивать для нее достойную пару, но она не показывает никакого интереса, а я, эгоист, мечтаю продержать ее здесь, со мной, как можно дольше. Но я знаю, что для нее было бы лучше удачно выйти замуж и завести семью. Если я умру, мое имение отойдет обратно империи, а она останется ни с чем. Однако она утверждает, что не хочет уходить.
Раду кивнул.
– Я ее понимаю. Если бы я мог всегда жить рядом и в любой момент просить твоего совета, я бы никогда не ушел.
– Какой совет нужен тебе сейчас?
Раду вздохнул, подумав обо всем, что довлело над ним и о том, каким безвыходным казалось ему его положение.
– Как ты поступаешь, столкнувшись с проблемой, у которой нет решения?
Кумал нахмурился.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что в некоторых ситуациях легкого выбора не существует. Тогда каким будет правильный выбор? Совершить зло ради блага или избежать зла, зная, что тебе позволено закончить плохо? – Раду даже не знал, какой итог ему ближе. Убить Халил-пашу? Лгать и путать людей, пользуясь своим положением в столице, в попытке помочь Мехмеду? То, как он думал о Мехмеде и что чувствовал по отношению к нему не казалось злом, но он подозревал, что это есть зло, поскольку никто об этом не говорил, а Хюма вела себя так, будто это давало ей над ним власть.
– По-моему, твоя жизнь слишком сложна.
Раду опустил голову и закрыл лицо руками.
– Я не знаю, что делать.
– У меня в вилайете на попечении много людей. Порой принятое мною решение сказывается на ком-то негативно. Возможно, одному фермеру хочется увеличить свой доступ к воде, но, удовлетворив его просьбу, я отниму воду у других трех семей, которым она нужна для полива урожая. Я отказываю первому фермеру в возможности расширить свое хозяйство и заработать больше денег, но избавляю три другие семьи от голодной смерти. В какие-то годы мне приходилось увеличивать налоги, чтобы сделать запасы на зиму, что является бременем для моих людей. Зато мы смогли продержаться в суровые времена. Мне приходилось забирать отцов из семей из-за совершенного ими преступления и лишать семью кормильца ради того, чтобы обезопасить остальных моих людей. – Он вздохнул. – Это всегда непросто. Я пытаюсь построить лучшее будущее, какое только в моих силах, где большинству людей будет хорошо. Порой я стою перед очень трудным выбором, но стараюсь принимать решения с молитвой и храня в сердце мысль о благоденствии моих людей. Я совершал ошибки, но сожаление о них вдохновляет меня на то, чтобы действовать более вдумчиво, более тщательно все взвешивать и быть более добрым и щедрым в своих поступках.
Раду поблагодарил его, хотя так и не нашел выхода из своего тупика. Как ему поступить: стараться делать добро себе – или другим? Что, если Халил-паша думал, что он делал добро, не позволяя Мехмеду занять трон? То, как Мехмед представлял себе будущее, шло вразрез с тем, каким это будущее видели, скажем, жители Константинополя. Чье мнение было более ценным? Кто был прав?
И сможет ли он когда-нибудь стать таким щедрым, чтобы пожелать своей сестре обрести счастье с мужчиной, которого они оба любили?
***
После нескольких благословенных дней мирного отдыха в доме Кумала Раду так и приблизился к решению ни одной из своих проблем. Эдирне манила его обратно.
Пообещав вскоре приехать снова, он вернулся в город и узнал, что Мурад, все еще довольный его поэмой, проявил щедрость и назначил Раду командующим маленькой пограничной группой янычар. Ошеломленный, Раду поспешил в казармы, чтобы встретиться со своими людьми. Он был хорошим наездником, отлично обращался с луком и стрелами и неплохо владел саблей, но он никогда не думал о том, чтобы командовать людьми. Ему казалось странным, что из-за поэмы Мурад решил, что Раду – такой молодой – способен управлять солдатами.
Его поприветствовала знакомая фигура.
– Лазарь, – сказал Раду. Он до сих пор не знал, как вести себя с этим мужчиной, которому был известна самая глубокая тайна его сердца.
Лазарь поздоровался с Раду с оживленной формальностью, затем поклонился, пятясь назад с ядовитой усмешкой.
