До ее слуха донесся плач младенца. Она свернула в сторону, пошла на резкий, похожий на ослиный, крик, пока не дошла до комнаты с широко распахнутыми резными деревянными дверями.
Она проскользнула внутрь и шмыгнула влево, где напротив большого, раскрытого окна стояла красивая ширма. Она умудрилась протиснуться между ширмой и стеной: звуки ее шагов заглушал плач ребенка.
Смех Мехмеда пронесся по комнате, непосильной тяжестью упав на плечи Лады.
– Я что – неправильно его держу? Я ему не нравлюсь.
– Конечно, нравишься! – Голос женщины был приторно-сладким. Лада почувствовала, как он застрял у нее в ушах. Она знала, что сколько бы она их ни терла и ни мыла, ей не избавиться от него никогда. – Он сильный, видишь?
– Мой маленький Бейязит. Будь сильным во время моего отсутствия. Я скоро вернусь.
Слова Мехмеда были пропитаны нежностью, и Ладе захотелось, чтобы все было не так. Она думала, что самое худшее, что может произойти – это обнаружить его с другой женщиной, но это…
Она не знала, как злиться на ребенка.
Но все же ей это удалось.
– Ты надолго уезжаешь? – спросила женщина.
– До тех пор, пока мы не разгромим Скандербега. Тебе что-нибудь нужно?
– Нет! О нас очень хорошо заботятся. Будь осторожен!
– Прощай, мой мальчик!
Лада с удовлетворением отметила, что с наложницей Мехмед разговаривал таким же тоном, как и с любым слугой. Но он совершенно точно испытывал какие-то чувства к ребенку. А его ему подарила наложница.
Младенческий крик стих в коридоре. Лада услышала, как кто-то встал. Она вышла из-за ширмы, все еще держа в руках вазу.
Мехмед скользнул по ней взглядом, направляясь к двери. Она запустила вазу ему в голову. Он увернулся, ваза врезалась в стену, острые осколки застекленной керамики рассыпались по полу, залитые водой и рассыпанными цветами.
Побагровев от гнева, он взглянул на нее.
– Да что ради всего…
Она сорвала с себя вуаль. Через мгновение ярость на его лице сменилась улыбкой. Он рассмеялся и покачал головой.
– Что ты здесь делаешь, Лада?
Она закрыла дверь. Его глаза вспыхнули надеждой, и он шагнул к ней.
Она увернулась от его рук.
– Я могла тебя убить.
– Во что бы то ни стало – убей меня. – Он снова потянулся к ней, и его улыбка была абсолютно безмятежной. Прошло уже несколько дней с тех пор, как им ненадолго удалось остаться наедине.
Только не здесь, подумала она. Где угодно, только не здесь.
– Скандербег? – спросила она, сменив тему. Искандер-бей был одним из любимых янычар Мурада, а теперь стал одним из любимых янычар Лады. Уже несколько лет он был колючкой в боку империи, и, используя то, чему научился у них, продолжал держать их в безвыходном положении.
Лада изучила все его сражения с такой же страстью, с какой Мехмед изучал ислам.
Лицо Мехмеда стало непроницаемым.
– Да, мой отец объявил о начале новой кампании. Я поеду вместе с ним и буду командовать флангом в осаде.
Грудь Лады взорвалась от радости. Она могла бы проявить себя, показать своих мужчин, и… она могла поехать, наконец-то увидеть что-то еще, пусть даже и не свой дом.
– Когда мы выезжаем?
Мехмед избегал смотреть ей в глаза. Он наклонился и поднял несколько цветов, осторожно, чтобы не порезаться об острые края разбитой вазы. – Я выезжаю сегодня вечером.
Лад поспешила к двери.
– Мы будем готовы через час, я…
Мехмед схватил ее за руку и притянул к себе.
– Ты не едешь.
– Я… что? Мы готовы. Мои мужчины готовы. Нас мало, но мы можем осуществлять разведку, а я могу…
– Ты остаешься здесь!
Лада убрала его руку и отступила на шаг назад.
– Почему?
Он с неожиданной нежностью посмотрел на сломанные цветы в своей руке.
– Мне нужно оставить в городе кого-то, кому я доверяю.
– С этим справится кто угодно! В городе ничего ценного не останется!
Взгляд Мехмеда стал тяжелым. Наконец, он посмотрел ей в глаза.
– Ничего ценного?
Лада все поняла. Она вырвала цветы у него из рук и швырнула их на пол.
– Я не собираюсь оставаться здесь, чтобы присматривать за твоим щенком! Я тебе не няня!
Мехмед обескураженно заморгал, потом покачал головой.
– Лада, я говорил не о моем сыне. Думаешь, он здесь единственная ценность, которой я дорожу?
– Тогда кто?
– Ты! Я не возьму тебя на войну! Ты понятия не имеешь, какие там условия и как легко там погибнуть.
– Я умею за себя постоять.
– А я? Что я буду делать, если с тобой что-то случится? Я должен тебя охранять!
Она толкнула его в грудь. Он зашатался, и осколки вазы захрустели под его ботинками.
– Меня не нужно охранять! А потом ты скажешь, что хочешь держать меня за этими стенами, в надушенных и набитых подушками комнатах, держать меня здесь. Я не твоя наложница, Мехмед!
– Я прошу не этого! – Он вскинул руки, нервно шагая по кругу. – Ты мне дорога. Что плохого в том, что я хочу тебя защитить?
– Если бы я нуждалась в защите или если бы мне хотелось, чтобы меня защищали, я была бы такой же женщиной, как и все в этом доме! А я не такая, как они.
– Нет, не такая! Я люблю тебя, Лада! – Он закрыл глаза и заговорил тише, пытаясь овладеть собой. – Пожалуйста, позволь мне любить тебя. Ты – самый дорогой человек в моей жизни. Ты и твой брат – единственные люди, которые знают меня по-настоящему.
Лада вздрогнула, и Мехмед, уловив ее реакцию, вопросительно поднял брови. Он не понимал, о чем она говорит. Лада не рассказывала ему о своей последней ссоре с Раду и о том, что с тех пор, как они расстались, она ничего о нем не слышала. Мехмед не замечал истинной природы любви Раду – и того, как сильно Лада скучала по брату.
– Пожалуйста, – сказал Мехмед. – Я уже потерял Раду, отпустив его к моему отцу. Он редко пишет, а когда пишет, то так, будто обращается к незнакомцу. Я не могу потерять и тебя.
– Ты не можешь потерять то, чем не обладаешь. Возьми меня с собой.
С разочарованным рычанием он сорвал с ее волос вуаль и бросил на землю.
– Ты выглядишь смешно. Доспехи идут тебе куда больше, чем шелка.
Лада прикоснулась ладонью к его щеке. Его кожа была мягкой и горячей, как всегда, как будто он горел ярче остальных.
– Возьми меня с собой, и я буду носить доспехи все время, – промурлыкала Лада так нежно, что ее голос стал так похож на голос Хюмы, и Лада испугалась саму себя. Она притянула его голову вниз и поцеловала его, воспламеняясь от огня, пылающего внутри него.
