Несколько мрачных мгновений – самых мрачных в ее жизни, даже худших, чем когда она считала Мехмеда погибшим – Лада размышляла, не затеял ли это все сам Раду. У нее было то, чего хотел он. Это был идеальный способ избавиться от нее, не убивая.
Но нет. Это не мог быть он. Что бы между ними ни произошло, Раду не мог ей так навредить. Сама она никогда бы так с ним не поступила, а Раду не мог быть более жестоким, чем она.
Мехмед продолжал.
– Это должен быть человек из его ближайшего окружения. Кто-то с доступом к его подписи. – Он посмотрел на нее, будто ожидая ответа.
– Тебе лучше знать, – огрызнулась она, выпрыснув весь яд, оставшийся от долгих месяцев ожидания и одной недели скорби. – Я находилась здесь, где ты меня и оставил. В то время как Раду был с тобой.
Мехмед покачал головой.
– Он с моим отцом. Я видел его всего однажды. Он командует небольшим отрядом подчиняясь напрямую султану.
– Тогда это мог быть кто угодно. Я не являюсь фавориткой ни твоего отца, ни Халил-паши, ни кого-либо еще. Мое отсутствие никого бы не расстроило.
– Меня бы расстроило. Каждую минуту каждого дня.
– Правда?
Взгляд Мехмеда стал тяжелым от страстного желания.
– Правда.
Она отвернулась.
– Я собиралась уходить.
Он притянул ее ближе и зарылся лицом в ее волосы.
– Я запрещаю.
– Ты ничего не можешь мне запретить. – Но это прозвучало глухо и принужденно. За прошлую неделю она поняла, какая жизнь ждет ее без него: жизнь, в которой нет ничего, кроме украденной лошади, единственного верного друга и мрачного и холодного будущего.
От ее волос он перешел на ее ухо, пройдясь по нему губами и обдав жаром своего дыхания. Ее тело ответило, несмотря на ее решение наказать его и быть злой.
Он все еще хотел ее, а теперь она знала, каким мимолетным и драгоценным даром это было для женщины – быть желанной и получать за это власть. Потеряв это, она была готова бежать, но теперь…
Она бы никогда не призналась в этом Николае, и едва бы призналась себе, но она бы осталась ради Мехмеда. Она бы осталась, чтобы и дальше испытывать эти чувства, которые испытывала, когда он смотрел на нее или прикасался к ней губами. Она бы осталась ради власти, которую получала за это.
Его губы нашли ее, и она страстно ответила на поцелуй. Она трогала его лицо, волосы, плечи, руки, потому что он был здесь, живой, и это был первый раз, когда мужчина, которого она любила, к ней вернулся. Она не потеряла жизнь, которую здесь построила, не потеряла нитей безопасности и власти, которыми обладала. Она не потеряла его.
– Скажи, что ты моя. – Он прошелся губами по ее шее. Она изогнулась дугой, вонзив пальцы в его спину.
– Я твоя, – прошептала она, и эти слова пронзили ее, как кинжал. Не успели они слететь с ее губ, как Мехмед украл их, накрыв своими губами.
42
Караван шел медленнее, чем остальная часть армии, по грязным следам десятков тысяч солдат, проигравших эту войну.
Раду не торопился догонять армию.
Возмущенный своим поражением, Мурад позволил ему по дороге домой возглавить личный состав Кумала. Они все еще надеялись довезти его живым. Хотя Раду знал, что это назначение никак не поможет ему достичь своих целей и не ускорит восхождение Мехмеда на престол, он не мог бросить Кумала. Только не его. Кумал шел на поправку, но по-прежнему был настолько слаб, что Раду боялся, что он не перенесет столько длительного путешествия.
Кумал помог Раду разобраться в своей душе, и теперь он не бросит Кумала, не лишит его своей заботы.
Раду остановил лошадь и поднял руку, призывая следовавших за ним воинов остановиться. Он вел своих янычар, число которых сократилось до четырех несчастных душ, и сипахов Кумала. Он не знал, сколько солдат Кумала погибло, но не сомневался, что, задержись они здесь еще на какое-то время, никто из них бы не выжил.
Группа всадников, по численности примерно равная их группе, преградила им путь. Держа руку на эфесе сабли, Раду выехал им навстречу. Лазарь тронулся с места, чтобы последовать за ним, но Раду покачал головой. От группы всадников отделился один мужчина и поехал навстречу Раду. Издалека тот казался очень юным, но, когда он подъехал ближе, Раду заметил, что он просто гладко выбрит. Глубокие морщины вокруг глаз выдавали его возраст, и Раду стало интересно, кто же он такой и почему пошел против обычая и не стал отращивать усы или бороду как знак своего статуса.
Всадник мрачно улыбнулся и поднял руку в приветствии. Хотя на нем была одежда, напоминавшая местную, он заговорил на идеальном турецком:
– Здравствуй, пес султана. Ты потерял своего хозяина?
Раду прищурился. В лице мужчины было что-то знакомое. Он понял – он видел его портрет, только с годами его лицо сильно постарело.
Скандербег.
Раду оглянулся. Телега с Кумалом стояла посреди дороги, как жирный жук, громоздкая, неуклюжая и беззащитная. Хотя их силы были примерно равны, Раду знал, что караваном можно завладеть за несколько мгновений, поскольку преимущество всегда на стороне нападающего. Ему было, что защищать, а им было нечего терять.
Тяжело вздохнув, он повернулся обратно к Скандербегу.
– Мой друг болен.
Скандербег задумчиво посмотрел вдаль.
– Вся моя страна больна. – Его взгляд остановился на Раду, изучая его одежду, шапку, лошадь. – Как тебя зовут?
– Раду.
– Просто Раду? У тебя нет семьи?
Раду хмуро улыбнулся. – Отец продал меня в качестве залога за безопасность трона Валахии. Вот почему я на него не претендую.
Скандербег кивнул.
– Понимаю. Иногда нам нужно рассчитывать на самих себя, время от времени. Тебе нужно найти себе новое имя. – Имя Скандербег представляло собой искаженный вариант прозвища, которое ему дали османцы – Искандер – и титула бей, полученного им и отвергнутого.
Губы Скандербега скривились в игривой усмешке.
– Например, Раду Красивый.
– Я подумывал о том, чтобы назвать себя Раду Изможденный.
– Гм-м. Да. – Скандербег потер себе щеки, разглядывая мужчин за спиной Раду. – Кто тебя сопровождает?
– Его зовут Кумал. Он – вали провинциальной области в нескольких часах езды от Эдирне. Он не богат и не является особым фаворитом султана, а из родственников у него только младшая сестра, у которой в случае его смерти ничего не останется. А он, вероятнее всего, умрет прежде, чем будет предложен выкуп.
Скандербег рассмеялся.
– Понимаю. Зачем же ты рискуешь жизнью, сопровождая повозку с телом, которое не имеет никакой ценности?
