Тот пригляделся к нему в тусклом свете единственной лампочки наверху. Полные муки старые слезящиеся глаза, напряженные мускулы.
– Этот я возьму, отдохни немного, – сказал старику земляк. Умело сняв лямки, он поставил мешок на доски пола. – Я скажу этому безродному чужаку, этому бахвалу-десятнику, что ты пошел облегчиться. – Он сунул руку в карман поношенных драных шортов и передал старику маленький скрученный кусочек сигаретной фольги. – Возьми. Я вычту за это из твоей зарплаты сегодня вечером.
Старик пробормотал слова благодарности. Из-за боли, разливающейся во всем теле, он почти не соображал. Его земляк взвалил мешок на спину, крякнув от натуги, уперся лбом в лямку и, переступая ногами в узлах вздувшихся вен, стал медленно подниматься по лестнице, довольный совершенной сделкой.
Старик прокрался с площадки в пыльную нишу и присел на корточки. Трясущиеся пальцы развернули сигаретную фольгу со щепоткой белого порошка внутри. Он зажег спичку и осторожно подвел под фольгу, чтобы нагреть ее. Порошок стал чернеть и дымиться. Он тихонько поднес дымящийся порошок к ноздрям и стал глубоко вдыхать, снова и снова, пока каждая крупинка не превратилась в дым, который он с такой благодарностью втягивал в легкие.
Он прислонился к стене. Боль вскоре прошла и сменилась радостным возбуждением, охватившим его всего. Он снова ощутил себя молодым и сильным и теперь знал, что закончит смену как надо, а в эту субботу пойдет на скачки и выиграет двойную кинеллу. Да, эта неделя станет для него счастливой. И он вложит все, что выиграет, в недвижимость. Да, сначала в небольшую недвижимость. Но после бума его собственность вырастет в цене, будет расти и расти. А потом он продаст ее и выручит целое состояние. Купит еще и еще. Станет почтенным прародителем, и внуки будут сидеть у него на коленях…
Он встал, выпрямился, потом спустился назад по лестнице и встал в очередь, нетерпеливо ожидая, когда подойдет его черед.
– Цзю ни ло мо, шевелись, – проговорил он на своем певучем шаньдунском диалекте. – Я не могу ждать весь вечер! Мне в полночь на другую работу.
Другая работа поджидала его на строительной площадке в Сентрал, недалеко от «Хо-Пак», и он понимал, что это благословение богов – два приработка в одну ночь помимо обычного ломания хребта на стройке. Он понимал также, что именно недешевый белый порошок сделал его другим человеком, снял усталость и боль. Ему, конечно, было известно, что белый порошок – штука опасная. Но он не терял благоразумия и принимал его, лишь когда кончались силы. То, что он прибегал к помощи коварного снадобья почти каждый день, а то и два раза в день, его не очень-то заботило. «Джосс», – сказал он про себя, пожав плечами и взваливая на спину новый брезентовый мешок.
Когда-то он был крестьянином, старшим сыном в семье землевладельцев из северной провинции Шаньдун в плодородной дельте постоянно меняющей свое русло Хуанхэ – Желтой реки, где веками выращивали фрукты и пшеницу, соевые бобы, арахис, табак и самые различные овощи.
«Ах, наши милые поля, – счастливо думал он, забираясь по ступенькам и не обращая внимания на колотящееся сердце, – наши милые поля, приносящие богатый урожай. Такие красивые! Да. Но тридцать лет назад настали Плохие Времена. Пришли Дьяволы из-за Восточного моря со своими пушками и танками и разграбили нашу землю. Военачальники Мао Цзэдун и Чан Кайши прогнали их, но потом передрались между собой, вновь опустошив землю. Вот мы и бежали от голода – я, моя молодая жена и двое моих сыновей. И мы пришли сюда, в Благоухающую Гавань,
[150] чтобы жить среди чужаков – южных варваров и заморских дьяволов. Всю дорогу мы шли пешком. Мы выжили. Я почти все время нес своих сыновей. И теперь моим сыновьям шестнадцать и четырнадцать, и у нас есть две дочки, и все они один раз в день едят рис, и этот год станет для меня счастливым. Да. Я выиграю кинеллу или дневную двойную, и в один прекрасный день мы поедем домой, в мою деревню, и я заберу наши земли обратно, и мы засадим их снова, и председатель Мао будет рад, что мы вернулись, и позволит нам забрать обратно наши земли, и мы будем жить так счастливо, так богато и так счаст…»
Он уже вышел из здания и остановился возле грузовика. Кто-то снял с него ношу и поставил рядом с остальными мешками. Служащие банка проверяли и перепроверяли номера. В этом переулке стояли два грузовика. Один, уже загруженный, ожидал под охраной. Единственный невооруженный полицейский лениво наблюдал за проезжавшими машинами. Вечер был теплый.
Старик повернулся, чтобы уйти. И тут он заметил трех подходивших европейцев – двух мужчин и женщину. Они остановились у дальнего грузовика и стали смотреть на него. Рот у кули раскрылся.
– Цзю ни ло мо! Вы только поглядите на это чудовище с соломенными волосами, – сказал он, ни к кому не обращаясь.
– Невероятно! – откликнулся другой носильщик.
– Да, – подхватил Чжу.
– В каких возмутительных нарядах появляются их шлюхи на людях, верно? – с отвращением произнес другой сморщенный старый грузчик. – Выставляют напоказ свои чресла, щеголяя в таких узких брюках. Видно каждую, ети ее, складку на нижних губах.
– Спорю, туда можно засунуть целый кулак и всю руку, и то дна не достанешь! – усмехнулся другой.
– А это кому-нибудь надо? – Чжу Девять Каратов громко отхаркнулся, сплюнул и пошел обратно вниз в приятных мечтаниях о субботе.
– Если бы только они так не плевались. Это отвратительно! – деликатно заметила Кейси.
– Это старинный китайский обычай, – объяснил Данросс. – Они считают, что в горле сидит злой дух, от которого нужно постоянно избавляться, иначе он задушит тебя. Плевать в общественных местах, конечно, запрещается, но для них это пустые слова.
– А что сказал этот старик? – спросила Кейси, глядя, как тот побрел обратно к служебному входу в банк. Она уже больше не сердилась и была очень рада, что идет с мужчинами ужинать.
– Не знаю: я не понимаю его диалекта.
– Могу поспорить, это был далеко не комплимент.
Данросс засмеялся:
– Тут вы бы не проиграли, Кейси. Они о нас самого низкого мнения.
– Этому старику, должно быть, все восемьдесят, а он тащил свою поклажу, словно перышко. Как они умудряются сохранять форму?
Данросс пожал плечами и ничего не сказал. Он знал как.
Еще один кули, опустив свою ношу на грузовик, уставился на Кейси, отхаркнулся, сплюнул и пошел назад.
– И тебе туда же, – пробормотала Кейси, а потом сымитировала ужасное харканье и плевок на двадцать футов.
Данросс и Бартлетт покатились со смеху вместе с ней. Китаец продолжал молча смотреть на чужеземку.
– Иэн, к чему все это? – спросил Бартлетт. – Зачем мы сюда пришли?
– Я подумал, может, вам захочется увидеть пятьдесят тонн золота.
Кейси даже охнула:
