Пенелопа вспомнила, как старая бабка Данросс с самого начала приняла ее в свое сердце и в свой клан. Это было сразу после того, как они с Иэном поженились и приехали в Эршир во второй раз. Иэну дали отпуск по болезни, он еще ходил на костылях, ноги были сильно обожжены, но уже заживали. В остальном он остался цел и невредим после того, как покинул охваченный огнем самолет, и пылал бешеной, всепоглощающей яростью на то, что ему навсегда запретили летать. Пенелопа втайне была очень рада этому и благодарила Бога за милость.
– Но смотри, держи язык за зубами, девочка, – добавила со смешком бабка Данросс в тот вечер, когда над вересковыми пустошами завывали зимние ветры, валил мокрый снег, а им было тепло и уютно у большого камина. Никаких бомбежек, вдоволь еды, и ни о чем не нужно заботиться, кроме того, чтобы Иэн быстрее поправлялся. – Когда этому Данроссу было шесть лет – ох-ах, уже тогда он отличался несносным нравом, – а его отец, Колин, как всегда, пропадал в этих заморских, языческих краях, так вот этот Данросс приезжал в Эр на каникулы из школы-интерната. Ах, иногда он приходил ко мне, и я рассказывала ему о клане, и о его деде, и прадеде, но ничто не могло изгнать овладевшего им диавола. И вот однажды вечером, как теперь, я послала его на двор, этого бедолагу-мальчонку, ах, послала его к Душеотводному Дереву… – Посмеиваясь, старушка отпила виски и продолжала: – Ах, и этот юный диаволенок пошел, этаким петушком. И ветер забирался к нему под килт. Уж он и наговорил проклятий на то дерево. Ох-ах, малые зверюшки в лесу и те, верно, разбежались в испуге. А потом он вернулся.
«Хорошо ли ты поругал его?» – спросила я.
«Ага, – сказал он своим тоненьким голоском. – Ага, бабуля, изругал на чем свет стоит. Так его, наверное, еще никто не ругал».
«Хорошо, – сказала я. – И в мире ли ты теперь?»
«Ну, на самом-то деле нет, бабуля, только устал».
И тут, девочка, в тот самый миг раздался жуткий треск, аж весь дом вздрогнул. И я подумала, что настал конец света. А этот крошка, мальчонка маленький, побежал смотреть, что случилось. И оказалось, что в Душеотводное Дерево ударила молния и разнесла его на куски.
«Ох-ах, бабуля, – сказал он, вернувшись, своим тоненьким, писклявым голоском, широко раскрыв глаза, – надо же, так здорово у меня еще никогда не получалось. Можно я еще раз попробую?»
– Просто сказка какая-то, – засмеялся тогда Иэн. – Я такого и не помню вовсе. Ты это придумала, бабуля!
– Типун тебе на язык! Тебе было пять или шесть лет. На следующий день мы пошли и выбрали новое дерево – то, что ты увидишь завтра, девочка. И благословили его во имя клана. И я сказала Иэну, чтобы в следующий раз он был чуть поосторожнее!
Они тогда вместе посмеялись, а потом, поздно ночью, она проснулась и обнаружила, что Иэна нет и его костылей тоже. Ей было не заснуть, и она ждала. Вернулся он весь промокший, но усталый и покойный. Она сделала вид, что спит, пока он снова не лег в постель. И тогда она повернулась к нему и отдала все свое тепло.
– Запомни, девочка, – сказала ей наедине бабка Данросс в день, когда они уезжали, – если хочешь, чтобы в вашем браке жила любовь, позаботься, чтобы у этого Данросса всегда было рядом Душеотводное Дерево. Не бойся. Выбирай любое, всегда заводи его, где бы вы ни оказались. Этому Данроссу необходимо, чтобы рядом было Душеотводное Дерево, хотя он никогда не скажет об этом и прибегать к нему будет очень редко. Он такой, как тот самый Дирк. Он слишком сильный…
Так что, где бы они ни жили, у них всегда было Душеотводное Дерево. На этом настаивала Пенелопа. В Чунцине, куда Данросса послали после выздоровления в качестве офицера связи союзников, она выбрала Душеотводным Деревом бамбук. Здесь, в Гонконге, это был огромный палисандр, который господствовал над всем садом.
– Не нанести ли тебе ей визит? – Для него это дерево всегда было женского рода, а для нее – мужского. «У всех должно быть Душеотводное Дерево, – подумала Пенелопа. – У всех».
– Спасибо, – сказал он. – У меня все в порядке.
– Откуда у бабки Данросс было столько мудрости? Как ей удалось остаться таким чудесным человеком после стольких трагедий?
– Не знаю. Может, их поколение было иначе скроено.
– Мне ее так не хватает.
Бабка Данросс умерла в восемьдесят пять лет. Урожденная Агнес Струан, она вышла замуж за своего родственника Дирка Данросса – Дирка Мак-Клауда Данросса, – которого его мать, Уинифред, единственная дочь Дирка Струана, назвала так в память об отце. Дирк Данросс был четвертым тайбанем и погиб в море вместе с «Закатным облаком», когда вел корабль домой. Ему тогда исполнилось всего сорок два, а ей – тридцать один. Она так больше и не вышла замуж. У них было три сына и дочь. Двое сыновей сложили голову в Первую мировую войну: старшему, который пал при Галлиполи,
[181] шел двадцать первый год; младшему, отравленному газами под Ипром
[182] во Фландрии, – девятнадцатый. Ее дочь Анна вышла замуж за Гастона де Вилля, отца Жака. Она погибла при бомбежке Лондона, куда бежали все де Вилли, кроме Жака, который остался во Франции и сражался с нацистами в рядах маки́. У Колина, последнего из сыновей Агнес, было три сына и дочь Кэтрин. Двое его сыновей тоже не вернулись с войны, Второй мировой. Первый муж Кэти, командир эскадрильи Иэна, отдал жизнь в «Битве за Англию».
– Столько смертей, насильственных смертей, – с грустью произнесла Пенелопа. – Видеть, как все они рождаются и умирают… ужасно. Бедная бабуля! И все же, когда пробил ее последний час, казалось, она уходит с миром, со своей милой улыбкой на губах.
– Наверное, это судьба. Ее и всех остальных. Они ведь лишь делали то, что должны были делать, Пенн. В конце концов, история нашей семьи ничем не отличается от других. Мы – британцы. Война веками была нашим уделом. Как и в твоей семье: один дядя, военный моряк, погиб в море во время Великой войны; другой убит под Эль-Аламейном;
[183] твои родители пали жертвой «блица»… Обычная история. – Его голос посуровел. – Нелегко объяснить подобное чужаку, верно?
– Нелегко. Нам всем пришлось повзрослеть так быстро, да, Иэн? – Он кивнул, а она через минуту добавила: – Ты лучше бы переоделся для ужина, дорогой, а то опоздаешь.
– Брось, Пенн. У тебя час длиннее, чем у меня. Мы там появимся ненадолго и уйдем сразу после ужина. Что… – Зазвонил телефон, и он снял трубку. – Да? О, привет, месье Делан.
