Когда послышались крики «пожар!», Четырехпалый У с Венерой Пань достигли первой лестничной площадки. Четырехпалый одолел последний марш и протиснулся по трапу на пристань. Венера Пань в ужасе семенила за ним. Благополучно выбравшись на причал, У оглянулся с колотящимся сердцем, тяжело дыша. Огромный разукрашенный выход выплевывал на пристань помятых мужчин и женщин, а из иллюминаторов у самой ватерлинии вырывались языки пламени.
Подбежал патрулирующий набережную полицейский. Секунду он в ужасе наблюдал за происходящим, а потом рванулся к ближайшему телефону.
У никак не мог отдышаться, но тут он увидел, как из толчеи вылетел Ричард Кван с женой. Четырехпалый начал смеяться и почувствовал себя значительно лучше. Венере Пань тоже показалось, что люди выглядят очень забавно.
В безопасном отдалении стали собираться зеваки: никто и пальцем не пошевелил, чтобы помочь, все лишь стояли и глазели. «И правильно, – подумал У, проходя мимо. – Никогда нельзя оспаривать решения богов. У них свои правила, и они решают судьбу человека. Мне суждено было спастись и насладиться сегодня ночью этой шлюхой. Да поддержат все боги мой „императорский жезл“, пока она не запросит пощады».
– Пойдем, Сладкоречивая Малышка, – хихикнул Четырехпалый. – Их вполне можно предоставить собственной судьбе. А мы теряем время.
– Нет, Батюшка, – отрезала она. – В любой момент могут прибыть телекамеры и пресса. Мы же должны думать о своем имидже, хейя?
– Имидже? Это постель и «великолепная лож…»
– Потом! – Это прозвучало как приказ, и он проглотил ругательство, которое собирался добавить. – Разве ты не хочешь, чтобы тебя превозносили, как героя? – резко бросила она. – Или даже присвоили бы рыцарское звание, как Шити, хейя?
Она быстро испачкала себе лицо и руки, аккуратно оборвала одну из лямок на груди и направилась поближе к трапу, откуда и ей все было видно и все видели ее.
«Почести гуйлао, как Шити? – тупо уставился на нее ошеломленный Четырехпалый. – И-и-и, а почему бы и нет?» И он осторожно последовал за девицей, изо всех сил стараясь не подходить слишком близко туда, где было опасно.
Из трубы на верхней палубе показался столб пламени, а из окон всех трех палуб выглядывали перепуганные люди. Народу на пристани все прибывало. Вываливающиеся из дверей ресторана бились в истерике, многие кашляли – дым заполнил уже все помещения. Снова послышались крики, когда в дверях образовалась пробка, несколько человек рухнули, другие выбрались из-под ног толпы, задние кричали передним, чтобы те поторопились, и Четырехпалый вместе с прочими зеваками снова захихикал.
На верхней палубе Бартлетт, перегнувшись через перила, смотрел вниз на корпус ресторана и причал. Толпа на набережной, давящиеся люди, которые, не помня себя от страха, выпадают из входных дверей. Ни с этого, ни с другого борта больше ни одной лестницы – ни обычной, ни пожарной, никакого другого запасного выхода.
Сердце билось сильно, но страха не было. «Настоящей опасности еще нет, пока нет, – думал он. – Мы можем прыгнуть в воду. Запросто. Сколько там? Футов тридцать-сорок. Ерунда, если не плюхнуться животом».
Он пробежал обратно по палубе, занимавшей полкорпуса плавучего ресторана. Из труб рвался черный дым, искры и маленькие язычки пламени.
Бартлетт открыл дверь на верхнюю палубу и быстро закрыл ее за собой, чтобы не создавать дополнительную тягу. Дыма стало гораздо больше, и пламя из кухонного шкафа выбивалось уже беспрерывно. К едкому запаху дыма примешивалась вонь горящего мяса.
Почти все столпились у дальней двери. Горнт стоял в стороне, наблюдая за всеми и что-то потягивая из стакана. «Господи, ну и хладнокровие у этого паразита!» – подумал Бартлетт.
Моргая слезящимися от дыма глазами, он осторожно обошел кухонный шкаф и чуть не налетел на Кристиана Токса, который согнулся над телефоном и пробовал перекричать окружающий шум:
– …мне наплевать, немедленно пришлите сюда фотографа, а уж потом звоните пожарным! – Токс со злостью швырнул трубку. – Тупые ублюдки, – пробормотал он, возвращаясь к жене, дебелой китаянке, смотревшей на него овечьим взглядом.
Бартлетт поспешил к Данроссу. Тайбань стоял рядом с четой Марлоу, Орландой и Кейси и что-то монотонно насвистывал.
– Ничего, Иэн, – тихо проговорил он, заметив, как странно звучит его собственный голос, – абсолютно ничего. Ни пожарных лестниц, ничего. Но мы можем спрыгнуть, запросто, если придется.
– Да. Нам повезло, что мы на этой палубе. Другим не выпало и этого шанса.
Данросс смотрел на дым и пламя, которые вырывались из кухонного лифта, расположенного у выхода.
– Довольно скоро нам придется решать, каким путем уходить, – тихо проговорил он. – Этот огонь грозит отрезать нам дорогу. Если выйдем наружу, может оказаться, что обратно уже не попасть, и тогда придется прыгать. Если останемся внутри, выход один – лестница.
– Господи, – пробормотала Кейси.
Она старалась успокоить колотящееся сердце, подавить поднимающийся страх перед замкнутым пространством. Кожа стала липкой, взгляд метался от выхода наружу к двери на лестницу и обратно.
Бартлетт обнял ее:
– Пустяки, мы в любое время можем прыгнуть.
– Да, конечно, Линк, – ответила Кейси с угрюмой решимостью.
– Вы умеете плавать, Кейси? – спросил Данросс.
– Да. Я… однажды оказалась в огненной ловушке. С тех пор смертельно боюсь пожаров.
Это случилось несколько лет назад, когда ее маленький домик на голливудских холмах оказался на пути внезапно вспыхнувшего и стремительно распространявшегося огненного вихря. Она очутилась в кольце огня: дорога, которая шла внизу, по извилистому каньону, уже горела. Кейси включила все дождевальные установки для поливки газонов и стала окатывать из шланга крышу. К ней уже тянулись жадные щупальца пламени.
Потом огонь добрался до вершины холма, перекинулся с одного гребня на краю долины на другой и стал спускаться по склонам, подгоняемый потоками воздуха. Их порождал сам пожар, и они неслись со скоростью, достигавшей ста миль в час. Ревущее рыжее чудовище, пожиравшее деревья и дома, подбиралось все ближе, и никакого выхода не было.
Охваченная ужасом, она продолжала поливать крышу своего дома. Мимо проносились кошки и собаки из расположенных выше домов, одна овчарка с безумным взором свернулась клубком у стены ее дома. Ее окружал жар, дым и страх, и этому не было конца, но безжалостная стихия остановилась в пятидесяти футах от ее участка. Непонятно почему.
Выше по улице от домов ничего не осталось. Сгорела бо́льшая часть каньона. Прокошенная огнем полоса почти полмили в ширину и две в длину в холмах, разделяющих Лос-Анджелес на две части, полыхала еще три дня.
– У меня все хорошо, Линк, – слабым голосом проговорила она. – Я… думаю, я лучше пойду на воздух. Давай сматываться отсюда к черту. Поплаваем, и будет чудно.
