– А как вы узнали о винтовках?
– Сегодня утром поступила информация из нашего офиса в Кай-Так.
– Ничего подобного раньше не случалось?
– Нет, – сказал Данросс и беспечно добавил: – Но я не вижу ничего страшного в контрабанде или в том, чтобы подторговывать оружием. По сути дела, и то и другое – достаточно уважаемые занятия. Конечно, мы занимаемся этим не здесь.
– А где?
– Где пожелает правительство ее величества, – усмехнулся Данросс. – Мы все здесь пираты, мистер Бартлетт, по крайней мере таковыми нас считают чужаки. – Он помолчал. – Если, предположим, я договорюсь с полицией, вы готовы лететь в Тайбэй?
– Кейси – человек отнюдь не болтливый.
– Я не говорю, что ей нельзя доверять.
– Ее просто не приглашают?
– Некоторые из здешних обычаев несколько отличаются от ваших, мистер Бартлетт. В большинстве случаев она будет принята, но иногда ее отсутствие… э-э… избавит нас от многих неловких ситуаций.
– Кейси не так-то просто поставить в неловкое положение.
– Речь не о том, что ее поставят в неловкое положение. Извините за прямоту, но вы, наверное, позже сами поймете, что так лучше.
– А если я не смогу «подчиниться правилам»?
– Видимо, это будет означать, что вы не сможете воспользоваться какой-нибудь уникальной возможностью, и очень жаль – особенно если в ваши намерения входит связать себя с Азией надолго.
– Я подумаю об этом.
– Извините, но мне нужно услышать «да» или «нет» прямо сейчас.
– Вам действительно это нужно?
– Да.
– Шли бы вы тогда знаете куда!
Данросс ухмыльнулся:
– Нет, так не пойдет. А пока жду вашего окончательного слова. Да или нет?
Бартлетт расхохотался:
– Ну, раз вы так ставите вопрос, я за Тайбэй.
– Прекрасно. Я, конечно, попрошу жену позаботиться о мисс Чолок на время нашего отсутствия. Это не будет умалением ее достоинства.
– Благодарю вас. Но насчет Кейси беспокоиться не стоит. Как вы хотите разобраться с Армстронгом?
– Я не стану разбираться с ним, просто попрошу помощника комиссара полиции разрешить мне взять вас с собой под свою ответственность.
– Отпустить меня под ваше честное слово?
– Да.
– А почему вы думаете, что я не могу взять и уехать? Может, я действительно ввез партию оружия.
Данросс не спускал с него глаз.
– Может, и ввезли. Может, и уедете. Но я смогу доставить вас обратно – живым или мертвым, как выражаются в кино. Гонконг и Тайбэй в пределах моих возможностей.
– Живым или мертвым, говорите?
– Гипотетически, конечно.
– Сколько человек вы убили за свою жизнь?
Настрой стал другим, и оба глубоко ощутили эту перемену.
«Опасным наше противостояние еще не стало, – подумал Данросс, – пока».
– Двенадцать, – ответил он не моргнув глазом, хотя вопрос застал его врасплох. – Двенадцать, это то, что наверняка. На войне я был летчиком-истребителем. Летал на «спитфайрах». Сбил два одноместных истребителя, «штуку»
[62] и два бомбардировщика «Дорнье-17», а у них экипажи из четырех человек. Все эти самолеты сгорели в воздухе. Двенадцать – это то, что наверняка, мистер Бартлетт. Мы, конечно, обстреливали немало поездов, конвоев, скоплений войск. А что?
– Я слышал, что вы летчик. Что касается меня, не думаю, что я кого-нибудь убил. Я строил лагеря, базы на Тихом океане и все такое. Никогда не стрелял со злости.
– Но вам нравится охота?
– Да. В пятьдесят девятом был на сафари в Кении. Застрелил слона, и огромного самца антилопы куду, и много другой дичи для котла.
Подумав, Данросс сказал:
– По мне, лучше сбивать самолеты, уничтожать поезда и корабли. Люди на войне вещь второстепенная. Верно?
– Если полководцу приказал выступить в поход правитель, то конечно. Это война.
– Вы читали «Трактат о военном искусстве» Сунь-цзы?
– Самая лучшая книга о войне, – с энтузиазмом заявил Бартлетт. – Лучше, чем Клаузевиц
[63] или Лиддел-Харт,
[64] хоть и написана в пятисотом году до нашей эры.
– Да? – Данросс откинулся на спинку кресла, обрадованный, что они ушли от темы убийства.
«Я столько лет не вспоминал об убитых, – подумал он. – Это несправедливо по отношению к тем людям, верно?»
– А вы знаете, что книга Сунь-цзы опубликована в тысяча семьсот восемьдесят втором году на французском? Насколько я понимаю, она была и у Наполеона.
– Она наверняка выходила и на русском, и у Мао всегда была с собой, вся зачитанная и истрепанная, – заметил Данросс.
– А вы читали ее?
– Ее в меня вдолбил отец. Приходилось читать по-китайски – написанный иероглифами оригинал. А потом задавать по ней вопросы, и очень серьезные.
В оконное стекло стала биться назойливая муха.
– Ваш отец хотел, чтобы вы стали солдатом?
– Нет. Как и Макиавелли, Сунь-цзы писал больше о жизни, чем о смерти, и больше о выживании, чем о войне…
Данросс посмотрел на окно, потом встал, подошел к нему и убил муху с такой рассчитанной жестокостью, что Бартлетт ощутил во всем теле сигналы тревоги. Иэн вернулся за стол.
– Мой отец считал, что я должен знать, как выжить и как руководить большими группами людей. Он хотел, чтобы я был достоин однажды стать тайбанем, хотя никогда не верил, что я многого добьюсь. – Он улыбнулся.
– Он тоже был тайбанем?
– Да. И очень хорошим. Поначалу.
– И что случилось?
Данросс язвительно усмехнулся:
– А не рановато ли для семейных тайн, мистер Бартлетт? Ну, если вкратце, между нами имело место довольно неприятное, затянувшееся расхождение во мнениях. В конце концов он передал власть Аластэру Струану, моему предшественнику.
– Ваш отец еще жив?
– Да.
– Надо ли понимать вашу британскую недосказанность так, что вы объявили ему войну?
– Сунь-цзы очень точно выразился насчет объявления войны, мистер Бартлетт. Очень плохо начинать войну, говорит он, если в этом нет необходимости. Цитирую: «Высшее мастерство военачальника в том, чтобы сломить сопротивление противника без боя».
