Павел Андреевич Туренин, потомок Рюрика в двадцать каком-то колене, достойный член Английского клуба, сохранял невозмутимость в чисто британской манере, встречая и провожая невзгоды с лёгкой ироничной улыбкой. А ведь порой не улыбаться тянуло, а корчиться от унижения, выть от позора и боли. Но не показывать же окружающим, как ему худо…
И вот новый удар судьбы-негодяйки. Милая, нежная Марион выходит замуж, и не он её счастливый избранник. «Ничего, — усмехнулся князь, — и это стерпим…»
…Когда «купе Брауна» проехало перекрёсток с Пятой авеню, Павел кивнул в её сторону:
— Здешняя Оксфорд-стрит и Невский проспект. Тут живут самые богатые люди Нью-Йорка, почитающие себя знатью. Эсторы, Рашуорты, Торли… Из них только Дэгонеты ведут свой род от английских помещиков, а остальные — обычные мещане. Впрочем, Америка — слишком молодая страна, чтобы требовать от её жителей древних корней. Скажем, ван дер Лайдены являются прямыми потомками голландского губернатора Нового Амстердама, как тогда назывался Нью-Йорк, а времени-то прошло — каких-то двести лет!
[39] А до той поры индейцы не знали бремени белого человека. Хотя как сказать… Де Сото открыл Миссисипи ещё в начале XVI века, а Коронадо тогда же вышел к Скалистым горам… Ну каких-то двести пятьдесят!
Так, в приятных и познавательных разговорах, они доехали до универмага «Хогвоут», здоровенного пятиэтажного здания из чугуна и камня. Отпустив извозчика, друзья огляделись и сразу заметили всадника в широкополой шляпе, в джинсах и выгоревшей красной рубашке, с чёрно-белой жилеткой из коровьей кожи. Вытащив одну ногу из стремени, он перекинул её через луку седла и дивился огромным витринам магазина.
— Во понастроили! — весело обратился он к Чуге и Туренину. — Не то что у нас… Восток, одно слово!
Из нагрудного кармана рубашки у него свисали верёвочки кисета. Скрутив цигарку, всадник чиркнул спичкой о джинсы и закурил.
— А здесь чего, вообще? — кивнул он на универмаг.
— Магазин, — ответил Фёдор.
— Во! — удивился конник.
— Откуда, ковбой? — поинтересовался Павел.
— Из Техасу мы, — живо ответил всадник. — Я — Ларедо Шейн, а он, — ковбой похлопал гнедого по шее, — Принц!
Конь мотнул головой, словно подтверждая: да, я королевской крови.
— Сам-то я, как с гор спустился, так на Запад и подался, — охотливо продолжал Ларедо. — Всю жизнь, считай, коровам хвосты крутил. Вот и надумал глянуть, как оно тут, на Востоке, в Нью-Йорке ихнем.
— И как тебе град сей? — тонко улыбнулся князь.
— Уж шибко большой! — признался ковбой. — Я в каньонах не блуждал никогда и в пустыне дорогу сыщу — пройду как по ниточке, от источника к источнику, а здесь потерялся!
— Кричи: «Ау!» — рассмеялся Туренин.
Ларедо ухмыльнулся, и белые, незагорелые чёрточки у его глаз ужались в морщинки.
— Бывай! — сказал Чуга.
За дверями «Хогвоута» было людно, но друзья первым делом вошли в кабину лифта — опробовать любопытное изобретение. Лифт загудел и тронулся. До пятого этажа он поднимался минуту.
— Здорово! — хмыкнул Фёдор. — Ежели наперегонки — запыхаешься, пока добежишь. А тут стой себе да в зеркало глядись!
— Здорово, — согласился князь. — Ну пошли мерить!
Оба решили себе голову не морочить зря — каждый купил по чёрному сюртуку в рубчик, брюки из дангери
[40] того же цвета, входившего в моду, да по паре ботинок. Чуге было непривычно носки натягивать заместо портянок, но делать нечего — обвыкай, пилигрим!
[41]
Белая рубашка приятно облегала тело, а вот узкий галстук-шнурок был, на взгляд Фёдора, лишним.
— Осталось купить шляпы, — сказал Туренин.
Чуга подумал, припомнил Бойда — тот с утра первым делом надевал шляпу, а уже потом штаны — и согласился. Но когда Павел подвёл его к прилавку, и услужливый продавец выложил стетсоновскую модель «Хозяин равнин»,
[42] помор заворчал:
— Десять долларов за шляпу? Куда это годится?
— Друг мой, — покачал головой князь, — не стоит гоняться за дешевизной — это самая низкая цена, и шляпа того стоит. Солнце на Западе печёт так, что не обрадуешься!
— Чистейший фетр! — заверил Чугу продавец. — На него пошёл мех бобра, а потому шляпа не пропускает воду. Из неё можно поить коня!
— Давайте, — вздохнул Фёдор.
Обрядившись, они вышли на Бродвей, похожие как бобы в стручке, только помор нёс в руке свой вещевой мешок, а руку князя оттягивал саквояж.
На улице друзья встретили давешнего ковбоя. Вот только Ларедо уже не верхом сидел, а плёлся на своих двоих, звякая шпорами и перекашиваясь под весом тяжёлого седла.
— А Принц где? — удивился Чуга.
— Проиграл, — мрачно сообщил техасец.
— Так лучше бы седло на кон ставить, — сказал Туренин.
— Ага, ещё чего, — по-прежнему мрачно проговорил Ларедо. — Коняка-то мне в десятку обошёлся, а за седло я все двадцать выложил! Пойду, — вздохнул он, — отыграюсь, может…
— Удачи! — пожелал ему князь.
На Пятую авеню их доставила конка. В отличие от омнибуса, конка ехала по рельсам, оттого не чувствовалось тряски. Ещё б диванчики мягкие — и хоть спи.
Дом, принадлежащий Селертону Уортхоллу, дедушке мисс Дитишэм, отыскался в промежутке между Тридцатой и Сорок шестой стрит. Это был солидный особняк из камня коричневого оттенка, возле которого скучала парочка неприметных личностей в сером. Дом был выдержан в стиле 30-х годов — повсюду ковры, панели красного и палисандрового дерева, камины с полукруглыми арками под полками из чёрного мрамора, везде картины Хантингтона, Вербекховена, Кабанеля,
[43] помпезная мебель буль, ажурная чиппендейл, простоватая истлейк.
[44]
