Дородная повариха живо обслужила проголодавшихся пассажиров.
— На первое — телятина с картофелем, — проговорил Павел, подозрительно принюхиваясь, — на второе — картофель с телятиной. Не «Дельмонико», конечно, но есть можно…
— Лопай пошустрее, — присоветовал ему Чуга.
Толстуха с красным, распаренным лицом, поставила перед ними полный кофейник и тарелку с горячим хлебом, нарезанным ломтями.
— Благодарствуем, — сказал помор, выкладывая доллар.
— Кушайте-кушайте! — басисто проворковала миссис Беккет, смахивая монету в карман на застиранном переднике.
— В следующий раз, — проворчал Фёдор, — платишь ты.
— До следующего раза, — тонко улыбнулся князь, — ещё дожить надо…
Схарчив полную тарелку картофельного пюре с ломтем ветчины и кукурузным початком, Чуга налил себе кофе, до которого не был большой охотник. Но напиток оказался чёрным, как смертный грех, и крепким — такой быстро выгонит сонную муть из головы.
В комнату, брезгливо задирая платье над грязными опилками, покрывавшими пол, вошла молодая женщина — пассажирка из вагона первого класса. Каштановые волосы оттеняли её очень светлую кожу, пронзительные зелёные глаза и яркие губы дополняли портрет.
Усевшись за отдельный столик, женщина заказала кофе. Скользя скучающим взором по лицам пассажиров, она остановила его на Фёдоре. Помор прищурился.
Неожиданное внимание красотки заставило его насторожиться. С чего бы вдруг леди интересоваться простым переселенцем? Либо это выдавало её порочный нрав, либо существовали некие тайные причины для подобного интереса. Переведя взгляд на Туренина, Чуга удивился — князь был напряжён.
— Ты чего?
— Я мог ошибиться, — медленно проговорил Павел, — но, по-моему, я видел Хэта Монагана.
— Ага…
Пассажиры, наскоро перекусив, покидали заведение. Фёдор встал из-за стола, и тут же поднялась красотка. Быстренько промокнув губки платочком, она приблизилась к помору, шурша юбками, и томно сказала, беря его под правую руку:
— Вы не проводите даму?
— Отчего ж? — буркнул Чуга. — Доведу как-нибудь…
— Фёдор! — предостерегающе крикнул Туренин. — Это Пенни Монаган!
В этот самый момент четверо или пятеро парней, с лицами, прикрытыми шейными платками, ввалились в забегаловку с двух сторон сразу — из кухни и через главный вход.
— Ни с места! — гаркнул тот, что шагал впереди — высокий, костлявый, с козлиной бородкой.
— Стреляй, Ньют! — возбуждённо завизжала Пеннивелл, вцепившись в Чугу и не позволяя ему выхватить револьвер из кобуры.
Названный Ньютом промешкал, боясь угодить в женщину, и тогда Фёдор «помог» ему, отшвырнув красотку. Павел выстрелил первым, вытянув руку и целясь как на дуэли. Один из нападавших взмахнул руками, с размаху ударяясь о буфет вишнёвого дерева и сползая на пол. Другой ухватился за локоть — сквозь пальцы проступила сочившаяся кровь.
Чуга саданул Ньюту кулаком под дыхало, а когда тот согнулся, приложил его коленом, расквашивая нос. Сквозь облако порохового дыма Фёдор углядел выпученные глаза и перекошенный рот Хэта — красный шейный платок сполз с лица Монагана.
Неизвестно, чем бы кончилась стычка, но тут уж отобедавшие пассажиры сами открыли огонь. Это были люди Запада.
Женщина в сером платье достала из сумочки двухствольный «дерринджер», офицер-кавалерист выхватил двенадцатизарядный револьвер Уэлча, а фермер, одной рукой суетливо щёлкая подтяжкой, вооружился «милсом» — и тут же стрельнул с оглушительным грохотом. Парочка неподстреленных бандитов, почти невидимых в дыму, бросилась наутёк, отстреливаясь на бегу, отбиваясь от озверелой кухарки, которая охаживала их медной сковородой на длинной ручке. Гаснущий перезвон озвучивал попадания по головам налётчиков.
Выбежав на платформу, Чуга заметил улепётывавших «ганменов»,
[60] хотел было пальнуть вдогонку, но передумал — зачем лишний раз брать грех на душу? Но проворно ковылявшего Хэта он догнал-таки, обезоружил и прижал к дощатой стене.
— Говорил я тебе, чтоб не рыпался? — гаркнул Фёдор.
— Говорил… — проскулил Монаган.
— Кто вас нанял?
Глазки у Хэта забегали.
— Ну?!
— Б-большой человек, — сипло выговорил Монаган, — очень большой… Мэтьюрин Гонт.
Чуга рывком отпустил Хэта, и тот чуть не упал, благо стена удержала.
— Дуй отсюда!
Незадачливый стрелок захромал прочь.
— Ушли! — воскликнул подскочивший Туренин. — А Пенни? Вот ведь…
Воспитание не позволило князю закончить характеристику, но Фёдор был попроще.
— Сучка! — договорил он.
— Грубо, — оценил Павел, — но точно.
— Это Гонт их подослал.
Паровозный гудок положил конец прениям сторон. Пассажиры, возбуждённо переговариваясь и обсуждая перестрелку, разбежались по вагонам. Залязгав сцепками, паровоз потянул состав дальше.
Уже плюхнувшись на скамью, Чуга поглядел за окно — на платформе, склонившись над раненым, осталась Пеннивелл Монаган. В это мгновение она казалась подобием скорбящей мадонны, средоточием милосердия, но стоило ей поднять голову, как иллюзии опадали быстрее жёлтых листьев — лицо женщины, обезображенное ненавистью, было уродливо.
— Что там? — нервно спросил Ларедо.
— На десерт подавали горячий свинец, — проговорил Туренин.
Фёдор медленно выдохнул. Сердце уже не частило, билось ровно, хотя Чуга всё ещё напрягался. Правда, уже не бандитской пули ожидаючи, а свистка полицейского. А дождался паровозного гудка…
Минул день, снова настала ночь. Поезд замедлил ход, будто готовясь к паромной переправе в Сент-Луис, что лежал на западном берегу Миссисипи. И тут господин в плантаторской шляпе, теребивший в пальцах лосиный зуб на цепочке часов, неуклюже повернулся к Фёдору с Павлом — те кемарили под стук колёс.
— Джентльмены следуют на Запад? — спросил он, упирая руки в колени.
— Лично я… — зевнул Шейн. — Следую в Техас!
— Вот и мне туда же! — оживился господин. — Чарльз Гуднайт
[61] меня зовут. Я тут послушал, посмотрел… К-хм… Вы, так я понимаю, парни честные, работящие…
