Фёдор выхватил, как учили. Сухо щёлкнул боёк.
— Во! Совсем другое дело! А прицел можно менять, слегка сдвигая левую ногу… Ты, главное, не пугай стволом и не играйся. А то есть такие — воображают из себя невесть что, пыжатся, бахвалятся, крутят револьвер на пальце… Так и доиграться можно, ведь у спускового крючка нет, считай, свободного хода. Крутанет такой стрелок свою пушку — и себе же в животе дырку провертит… Ну что? Занимайся!
И Чуга взялся заучивать свой первый урок.
Ранним утром «Одинокая звезда» отшвартовалась у лондонской пристани. Таможенники в синих мундирах покрутились и отбыли, а докеры в изгвазданных робах принялись за разгрузку.
Марион, под охраной Флэгана, отправилась в город. Корабельный кок — Лысый Хиггинс — примерял старенький цилиндр. Тоже, видать, намылился гульнуть. Один Мануэль не покидал каюты, накачиваясь ирландским виски.
Заняв бритву у хозяйственного Зебони, Чуга сбрил бородку и усы, а после приложил к саднившей коже горячее полотенце, смоченное в кипятке. Хорошо!
Он глянул на себя в облупленное зеркальце. Безбородое лицо выглядело непривычно — лишившись кудреватой растительности, оно стало твёрже и как-то мужественней, что ли.
Усмехнувшись, Фёдор обошёл надстройку и выплеснул в Темзу мыльную воду из тазика. Сощурившись, он огляделся.
Лондон его не впечатлил. Это был самый большой город на белом свете, но уж больно мрачно выглядела столица Британской империи — тёмной, серой, закопченной. Из сотен труб непрестанно валил дым, мешаясь с извечным туманом, оседая копотью, сеясь с грязным моросящим дождиком. По реке сплавлялись баржи, шлёпали колёсами пароходы, медленно, словно заторможенно проплывали редкие парусники — замызганные посудины, побеждённые углём и сталью.
И шумы над Темзой расходились машинные — свистел пар, лязгали цеплявшиеся шестерни, громыхали цепи и сочленения. Неожиданно Чуге послышался торопливый говорок Сайласа Монагана:
— Да всё нормально, Хэт! Просто Мануэль, свинья такая, запил, а мне нужен верный человек!
— Отметелить кого?
— Нет. Ты про князя слыхал?
— Какого ещё князя? — не дошло до Хэта.
— Ну князя! Как тебе ещё объяснить? На нашей лоханке ихнее сиятельство
[25] собралось махнуть в Америку! Понял?
— А чего на нашей? Садился бы на пароход…
— Так он же не просто так, а с инкогнитом!
— С кем, с кем?
— При чём тут «с кем»? — раздражённо проговорил Монаган, теряя терпение. — Это так говорят, когда кто-то путешествует тайно, чтобы его не увидел никто. Понял?
— А-а…
— Он уже заплатил мастеру
[26] сто долларов. Представляешь, что у него в багаже?!
— А-а! — простодушно обрадовался Хэт. — Донести помочь? Так это я завсегда!
— Тогда приоденься. Князь всё-таки…
— А… то дело, ну… — Монаган-матрос постучал каблуком по палубе. — Что, отменяется?
— Тише ты! — цыкнул Монаган — помощник капитана. — Всё остаётся в силе. Как в море выйдем, тогда… Ну всё! Давай переодевайся по-быстрому…
Фёдор послушал торопливый топоток Сайласа и увесистые шаги Хэта, основательного парня «от сохи».
Интересно, подумал Чуга, что эти прощелыги затеяли? Сам он не испытывал особого страху. Весь тот сброд, с которым Фёдор делил кубрик, представлялся ему мелкой шпаной, по-настоящему опасные люди не топтали палубу «Одинокой звезды».
— Тео! — послышался сиплый голос Вэнкаутера. — Ты где?
— Тут я, сэр, — откликнулся помор.
Шкипер обрядился в клетчатый костюм из джерси, со складками, не разгладившимися от долгого лежания в сундуке.
[27] Было заметно, что Фокс изрядно выпил, оттого походка его стала шаткой, лицо обрюзгло, обвисло, отекло, а в покрасневших глазах задержалось тоскующее выражение брошенной собаки.
— Побрился? — буркнул капитан. — Эт пра-льно… Поехали со мной, поможешь. Не доверяю я Саю…
Нахлобучив картуз, Чуга сказал:
— Я готов.
— Пошли… — сделал широкий жест Вэнкаутер.
Они спустились на причал, где уже стоял кэб — элегантный двухколёсный «хэнсом», запряжённый гнедой лошадью. Кэбмен в сером плаще и котелке расположился за коляской, натягивая вожжи поверх открытой кабинки. Ещё один кэб уже отъехал и разворачивался. Фёдор узнал пассажиров — это были Сайлас и Хэт.
— Залезай, — сказал шкипер и прикрикнул: — Чаринг-Кросс!
— Да, сэр, — ответил «кэбби», понукая лошадь.
Поплутав по лабиринту тесных улочек, мастерских, складов, повозка миновала довольно опрятную улицу, обставленную фахверковыми домами в елизаветинском стиле, и выкатилась на людный Стрэнд.
[28]
Здесь было шумно. Цокот копыт по брусчатке и грохот железных ободьев заглушали говор нарядной толпы, кроме разве что осипших голосов пирожников, расхваливавших свой товар. Удерживая корзину на голове и вовсю трезвоня колокольчиком, торгаши разносили пирожки с мясом, ревенем, вишнею, яблоками, пышки, булочки из Челси — с корицей, лимонной цедрой и смородиной. Мальчишки, встречая пирожников, мяукали и гавкали, но те лишь добродушно отмахивались, предлагая сыграть в орлянку. Покупатель подбрасывал пенни
[29] — и тут уж кому как повезёт. Выигрывал торговец — забирал пенс себе. Проигрывал — отдавал пирожок бесплатно.
Тут же в толпе бродили лоточники, чьи куртки и брюки были припорошены мукой, — эти продавали чёрствый хлеб. Публика, что побогаче, могла зайти в булочную, чтобы купить свежий, а вот работяги с Ист-Сайда брали вчерашний — всё ж подешевле.
У дверей театров дежурили продавцы бутербродов с ветчиной. Готовые накормить желающих за полпенса, они носились с большими плоскими корзинами, полными сэндвичей, или катили перед собой тележки со снедью.
«Чего это я всё принюхиваюсь?» — нахмурился Чуга и вспомнил, что не успел позавтракать. Ну пенс на пирог с рыбой сыщется в его карманах…
— Будешь? — спросил Вэнкаутер, доставая из кармана плоскую фляжечку. — Ржаное!
Фёдор помотал головой.
— Ну как знаешь… — и шкипер хорошо приложился, выдохнул, занюхал рукавом, крякнул. — Ты, парень, как — женат?
