А после удирали по ночам, в одиночку или вдвоём, к красным, благо бежать недалеко…
Самой малочисленной в батальоне была вторая рота.
Вот её и пополнили семьюдесятью мобилизованными шахтёрами.
— Ваше высокоблагородие! Ваше высокоблагородие!
Авинов так глубоко погрузился в думы, что расслышал сей призыв не сразу.
— Прости, братец, задумался.
Подбежавший Курицын отдал честь и сказал, весело ухмыляясь:
— Соломки свежей не желаете? Под бочок?
— Желаю! — оживился Кирилл.
— Сей момент!
Вскоре целый взвод похохатывавших солдат натаскали в товарную теплушку, где собрался ночевать Авинов, пахучую гору душистой соломы.
— Не перина, чай, — развёл руками вестовой, — а всё мягче!
— Спасибо, братец!
— Так рады ж стараться!
Исаев как следует натопил печку, но выспаться капитану бронероты не дали — случилось ЧП.
Было далеко за полночь, когда полковник Туркул отправился по сторожевым охранениям проверять полевые караулы и сделал неприятное открытие — офицер второй роты, штабс-капитан Лебедев, был заколот штыком.
Лебедев ушёл в полевой караул с шестью солдатами из Государева Байрака, а те и бежали, приколов своего офицера.
Командир батальона тут же снял вторую роту с охранений и отправил её в резерв.
Петерс, узнав о преступлении, не изменился в лице, остался спокоен. Понурился только, посуровел.
— Господин полковник, — произнёс он, — разрешите мне привести роту в порядок.
Жёсткое лицо Туркула слегка разгладилось.
— Не только разрешаю, — сказал он, — но и требую.
Петерс повернулся кругом и удалился к своим.
— Строиться!
Вторая рота поспешно выстроилась вдоль вагонов.
Ночь была на диво ясная, луна, хоть и мутноватая, заливала холодным сиянием заснеженную степь.
Не здороваясь, Евгений Борисович прошёлся вдоль строя, скрипя плотным снегом, прибитым ветрами.
— Господа офицеры, — проговорил он, — старые солдаты и добровольцы десять шагов вперёд шагом марш.
От второй роты мало что осталось — одни бывшие красноармейцы да шахтёры. Человек шестьдесят или семьдесят молодых лбов.
Они беспокойно посматривали на Петерса, а тот молчал, только подбородок гладил, будто проверяя, хорошо ли тот выбрит.
— Рота, зарядить винтовки… — приказал он негромко. — Курок.
В тишине, ранее перебиваемой разве что дыханием полусотни парней, сухо защёлкали затворы.
— На плечо. Направо шагом марш.
И Петерс повёл вышедших из доверия в степь, шагая впереди с наганом в руке.
— Куда это он? — заволновался поручик Вербицкий. — Не пойму…
— На фронт, — сухо сказал капитан Иванов.
И впрямь командир второй роты повёл своих «неблагонадёжных» чуть ли не в расположение красных.
Но нет, не доходя каких-то ста шагов до окопавшихся бойцов 1-й Украинской советской армии, Петерс повернул вдоль фронта и — шагом марш.
Версты две маршировали по снегу, а после — кругом! — и обратно потопали.
Издалека были видны чёрные фигуры солдат да отблескивавшие штыки.
Так они и ходили всю ночь, протаптывая широкую тропу, спотыкаясь, шатаясь, но ни полслова не говоря.
Лишь когда забрезжила заря, Петерс привёл мобилизованных обратно.
Шахтёры и бывшие красноармейцы еле стояли, умотанные, с лицами в инее. Их командир выглядел не краше.
[56]
С трудом удерживая равновесие, он приблизился к Туркулу и доложил:
— Господин полковник, вторая рота в порядке.
Антон Васильевич только головою покачал:
— Но что вы там с ними наколдовали, Евгений Борисович?
— Я не колдовал, — глухо выговорил Петерс. — Я только вывел их в поле на фронт и стал водить. Я решил: либо они убьют меня и все сбегут к красным, либо они станут ходить за мной. Я их водил, водил, наконец остановил, повернулся к ним и сказал: «Что ж, раз вы убиваете офицеров, остаётся только вас всех перестрелять, — и выстрелил в воздух, а потом сказал: — Там коммунистическая сволочь, которую когда-нибудь всё равно перевешают. Здесь Россия. Ступайте туда — тогда вы такая же сволочь, или оставайтесь здесь — тогда вы верные русские солдаты». Сказал и пошёл.
Тут замкнутое, закаменевшее лицо Петерса осветилось улыбкой:
— А они, все шестьдесят, попёрли за мной, как дети. Теперь они будут верными. Они ничего, шахтёрские ребята, они солдаты хорошие…
Глава 8
КРЕМЛЁВСКИЙ КАРДИНАЛ
Газета «Санкт-Петербургские ведомости»:
Сепаратисты, поддержанные немцами, провозгласили 17 ноября Латвийскую Республику, пост «президента министров» Временного правительства которой занял Карлис Ульманис. Единственным источником финансирования госаппарата стало германское командование Обер-Ост, потратившее на помощь «самостийщикам» почти четыре миллиона оккупационных марок.
Ульманис создал Балтийский ландесвер из латышских и немецких рот, а также Латышский отдельный батальон и Железную бригаду, укомплектованную германскими добровольцами, которые нынче сдерживают наступление Западной армии под командованием генерала С. Маркова.
Что интересно, плечом к плечу с националистами стоят большевистские латышские стрелки и красная Эстляндская армия. Причудливы извивы политики!
Появился и ещё один сильный игрок — 20 ноября британская 6-я эскадра под командованием контр-адмирала Э. Александер-Синклера (четыре новейших лёгких крейсера, восемь больших эсминцев, тральщики и транспорты) вошла в Ригу.
[57]
Подобное поведение англичан неудивительно, ещё год назад они договорились с французами, что Прибалтика станет их сферой влияния. Вот только хозяина — Россию — забыли спросить.
Между тем Англия почти не скрывает своих устремлений — надолго арендовать острова Эзель
[58] и Даго, чтобы создать «балтийский Гибралтар».
На той же неделе английские корабли обстреляли части марковцев, занявшие остров Эзель.
В ответ с аэродрома в Аренсбурге снялись четыре бомбардировщика «Илья Муромец», вооружённые торпедами. Налёт был удачен — взрыв пятнадцати пудов тротила вспорол борт крейсера «Кассандра», как картонку шляпной коробки.
