— Подумаешь! — фыркнул командир. — Выбросим за борт, и всего делов. Залезай… шпиён!
Поднявшись в гондолу, обшитую гладкими листами дюралюминия, Котов скинул доху — внутри было тепло. Как в натопленом доме.
И светло — борта впереди были прорезаны большими квадратными окнами, а ближе к хвосту — круглыми.
Фюзеляж разделялся на ряд кабин: передняя часть — «голова» — застеклённая и малость выдававшаяся вперёд — пилотская, затем «кают-компания» со столом и плетеными креслами, тамбур-кладовка-прихожка с лесенкой на верхнюю площадку и сдвижной дверью наружу, за нею отдельная каюта, чаще всего используемая под фотографическую комнату, и, наконец, уборная.
Размах, мощь аэроплана впечатляли.
Если обычный авиаотряд состоял из шести, а то и десяти тех же «Ньюпоров», то «Муромец» сам по себе был боевым отрядом.
Вот этот, в утробе которого топтался Котов, именовался в списках так: «Отряд аэроплана „Александр Невский“ номер два».
В отряде числилось четыре офицера, один механик и сорок человек солдат, все спецы: мотористы, пулемётчик, слесаря, столяры, шофферы, фотографы.
А в обозе отряда находились четыре легковых и три грузовых автомобиля. Внушительно!
Робко отворив дверь в кают-компанию, Степан осмотрелся и несмело прошёл в пилотскую, где своё место уже занял Томин.
— А когда мне… это… место занимать? — спросил Котов.
— А сию минуту! У нас вылет намечался, чуть не сорвался, а тут ты! Теперь не сорвётся…
Котову сделалось нехорошо.
— А в штаб? — пролепетал он. — Чтоб к писарю… зачислить…
— Да потом! — отмахнулся Томин. — Никуда твой штаб не денется! Мы тебя, ангелочек, прямо в полёте и проверим, все твои пёрышки встопорщим! Ха-ха-ха!
Степан малость растерялся.
Нет, он предполагал, что может угодить в бой, и надо будет убедить беляков в своей лояльности. Но так сразу…
Правда, товарищ Троцкий на все его сомнения реагировал довольно-таки резко — нечего, мол, сопли распускать!
По своим стрелять? Стреляй! Вывезти того офицера — вот главная задача! А если для этого надо будет роту красноармейцев положить… Да хоть полк! Лес рубят, щепки летят…
— Механик! — крикнул Томин. — Зови всех! Мотористов там… Всех! Готовимся.
К зимним холодам надо было относиться серьёзно, и на бомбардировщики были выданы тёплые чехлы, чтобы укрывать моторы.
И незамерзающую смесь выдали, а всё одно — запуск выходил долгим и сложным. Приходилось пропускать горячую воду через радиатор и прогревать каждый мотор по нескольку раз, прежде чем запустить их все.
Впрочем, умельцы и тут выкрутились — приспособили бензиновые грелки, по одной на каждый мотор.
Сперва-то их обхаживали да берегли, а после мотористы и чайники на тех грелках кипятили, и яйца варили.
— Бензина взяли? — громко спрашивает командир корабля.
— Взяли! — отвечает Левин.
— Сколько?
— Тридцать два пуда и ещё семь двухпудовых банок в каюте! Масла три пуда, хватит на двенадцать часов лёта.
— Бомбы?
— Двадцатифунтовки, десятифунтовки — тоже тротилки, двухпудовки, пудовки. Три пятипудовки остались с прошлого вылета.
— Игорь, покажи… Слышь, Котов, по имени-то тебя как?
— Степан! — вздрогнул комсомолец.
— Игорь, покажи Степану, как с прицелом обращаться. Если что, тебя заменит!
Князев кивнул и поманил Котова за собой.
На аэроплане бомбы подвешивались в специальных кассетах, вмещавших по пять бомб весом до трёх пудов.
К правому борту были закреплены лёгкие рельсы, по которым и двигались кассеты — прямо к бомболюку.
— Вот гляди, — сказал Игорь, приседая у колонки рядом с бомбовым люком. В верхней части стойки была подвешена рамка с делениями и двумя стрелками. — Все наблюдения вот через этот визир и деление в рамке. Следишь за ветром, вон — ветрочёт. Прикидываешь примерно прицел, ставишь пятнадцать делений… Норма — тринадцать, но, если по ветру идём, можно больше. Продвигаешь кассету над люком и держишь в руках верёвочку. Вот подходит стрелка прицела, дёргаешь — бомба пошла…
Степан слушал объяснения и только кивал: понимаю, мол.
А в голове звенела пустота. Уж слишком быстро всё произошло. Только-только сел — и сразу взлёт!
— От винта!
Моторы заработали один за другим, наполняя гондолу гулом и дрожанием.
— Степан!
— Иду!
Котов застыл около пилотского стула, занятого Томиным, и неотрывно следил за индикатором скорости «Саф» и за счётчиками оборотов двигателей.
«Александр Невский» тронулся с места и начал разбег.
Скорость постепенно возрастала. Восемьдесят пять вёрст в час…
Сто вёрст… Сто десять… Отрыв!
— Машина хорошая, — громко говорит Томин, слегка поворачивая голову к Степану, — слушается, как ребёнок! Ежели не захочешь, «гафов» не сделаешь! При повороте крен надо давать очень слабый и ворочать больше ногами, я имею в виду — рулём поворотов. Прибавляешь газу — корабль сам лезет вверх. Сбавляешь — снижается!
— Хорошая машина… — согласился Котов.
«Александр Невский» неторопливо набирал высоту.
У «ильюшки», чтобы подняться на десять тысяч футов, уходило минут сорок, а этот вдвое быстрее справился.
Бомбардировщик летел над белоснежными перинами облаков, а по ним скользило «Броккенское привидение» — тень аэроплана, окружённая радужными кругами.
После прояснилось, лишь небольшие облачка висели на разных высотах — небольшие, кругленькие кумулюсы.
Как только такой кумулюс оказался под «Александром Невским», аппарат сильно качнуло. Восходящие потоки воздуха!
— Ёперный театр! Ну и качка!
Аэроплан валяло с боку на бок, то кверху задерётся, то носом клюнет.
Штурвала порой не хватало, чтобы выровнять бомбовоз, — корабль скрипел и мелко вздрагивал.
— Сменяй! — крикнул Томин.
— Я? — испугался Котов.
— А кто ж ещё-то?
— Сменяю! — выдохнул Степан.
Выбрав спокойный момент, они быстро сменились.
Сев за штурвал, Котов подуспокоился.
Болтнуло разок — справился. На пилотском-то сиденье не так страшно!
— Нормально! — сказал капитан, хлопнув его по плечу. — Так держать, хе-хе…
А Степан до того расхрабрился, что уже и лавировать начал, обходить тучки, что покрупнее были. Но скоро и он взмок.
— Давай, — сказал Томин, — поправлю. После ещё сменишь, чтоб я передохнул и к посадке был свежим!
