Белая армия с боями отступает.
Наступление Красной армии поддерживается английскими аэропланами с воздуха и английскими же танками на полях.
В тылу Красной армии вспыхнуло мощное крестьянское восстание, охватившее Самарскую и Симбирскую губернии.
[79]
Более 150 тысяч крестьян вооружались вилами и косами, топорами и охотничьими берданками. Их прозвали «чапанниками» — из-за чапанов, своеобразных стёганок.
Против восставших были брошены регулярные части РККА и отряды карателей из мадьяр. Крестьян сгоняли в концлагеря, расстреливали, вешали и топили в прорубях, деревни сжигались.
Большевики лютовали — и число «чапанников» росло.
Центром восстания стал город Ставрополь Волжский,
[80] и уже к 10 марта оно охватило всё Среднее Поволжье.
Крестьянские дивизии вторично прорвали Восточный фронт, идя на соединение с генерал-майором В. Каппелем, назначенным главнокомандующим Восточным фронтом. Четыре полноценных крестьянских дивизии были сведены в Чапанный корпус.
Рабочие дивизии ижевцев, воткинцев и мотовилихинцев составили 1-й Волжский корпус. 1-й Средне-Сибирский корпус возглавил генерал А. Пепеляев, 2-й Волжский корпус — генерал-лейтенант Н. Лохвицкий.
В задачу В. Каппеля входит удержать Ижевск и Воткинск, не допустить развития наступления красных на пермском и челябинском направлениях.
Сохраняется сложное положение в Прибалтике.
Хотя англичане фактически прекратили подвоз танков, аэропланов, горючего для красных морем до Риги, поставки не только не уменьшились, а возросли.
Только теперь военные грузы идут сплошным потоком через Данциг и Варшаву.
Полякам был обещан выход к морю, а Данциг уже переиначен ими в Гданьск.
Верховный правитель Российского государства генерал Корнилов резко раскритиковал планы Антанты.
Лавр Георгиевич готов рассмотреть возможность предоставления независимости Привислинскому краю
[81] при одном непременном условии: никакие иные территории не должны отторгаться у Германии и Чехословакии, чтобы быть присоединёнными к Польше.
«Как только мы прогоним Войско польское с русских земель, — заявил Л. Корнилов, — войдём в Варшаву и повесим Юзефа Пилсудского, независимость будет Польше предоставлена. Нам не нужен народ в границах Российского государства, питающий изменнические чувства».
Уже рассвело, когда 1-й батальон дроздовцев стал сгружаться на полустанке под Харьковом. Затянулось наступление. Чуть ли не месяц белые шли с боями, пока не вышли к харьковским окраинам.
Холодные туманы прятали белые хаты и плетни, паровозные свистки доносились глухо.
Котов закинул на плечо ремень ППТ и спрыгнул на щебенистый откос.
— Стройся! — раздался зычный голос Семёна Лучникова.
Степан мельком оглядел себя — сапоги начищены, пряжка сияет, шинель, гребнистая «каска Адриана»… Хоть щас в бой.
Круглые часы на крохотном дощатом вокзальчике показывали ровно шесть.
Полковник Туркул снял фуражку, перекрестился. И отдал приказ наступать.
Множество подвод уже ждало бойцов 3-го генерала Дроздовского полка, но Сорока послал свой взвод садиться в грузовики — машинам он доверял больше.
На «Руссо-Балте» — пятитонке, «обутой» в непривычно широкие шины, напяленные на стальные, а не деревянные колёса, тента не было, да оно и к лучшему.
Утро прохладное, а так хоть солнышко согреет. И видимость лучше.
Неподалёку ординарец Макаренко подвёл полковнику Туркулу его Гальку, молодую гнедую кобылу с белыми «чулочками» на нервных ногах, и Антон Васильевич запрыгнул в седло.
— По машинам! Шереметев, тебе что, особое приглашение нужно?
— Никак нет! — пропыхтел Граф, взбираясь на высокий борт «балта».
Степан поглядел — капитан Иванов уже гарцевал на очередной коняке, страшненькой кляче, и стукнул по кабине.
— Трогай!
Заворчав мотором, грузовик покатился.
Проезжая мимо командира, Котов услыхал ответ Иванова на весёлые замечания офицеров касаемо статей коня:
— Я быстгых коней не люблю, я не кавалегия-с. Я пехотный офицег!
Грузовые «балты» и «бенцы» ехали неторопливо, дабы не слишком обгонять тачанки.
Поодаль серой ставшей на колёсные пары крепостью двигался бронепоезд «Иоанн Калита». Впереди, по разбитому тракту, наступала вторая рота.
Внезапно за тополями у дороги застучал частый огонь. Грузовики остановились.
Рядом с «балтом» очутился полковник Туркул верхом на Гальке, танцевавшей на месте.
— Капитан Иванов! Наступать на противника правее тополей!
Показался раненый пулемётчик второй роты, поручик Гамалея, с ППТ через плечо. Рукав его кожаной куртки был разрезан, бинты сочились кровью.
— Наседают, и довольно круто, господин полковник! — Гамалея расплылся в улыбке и тут же скривился от боли.
— Четвёгтая гота!
Бойцы тут же посыпались с машин, стали сбегаться, строиться, громко перекликаясь.
— Гота! Шагом магш!
А стрельба ведётся всё пуще, словно обе противоборствующие стороны решили сжечь побольше патронов.
Прискакал полковник Туркул и наорал на капитана Иванова:
— Какого чёрта вы прёте так медленно?!
— Это не я пгу медленно, — ответил командир четвёртой роты, оттягивая поводья своего одра, живо заинтересовавшегося Галькой, — это втогая гота медленно пгёт впегеди меня…
— Чёрта лысого там вторая рота! Там большевики!
— Большевики?
Произошло неприятное — четвёртая рота наступала в затылок второй, а вышла прямо на красных! Вот они, саженей за полтораста.
Такое случается в манёвренной войне, «слоёный пирог» выходит — красная цепь втянулась между второй и четвёртой ротами.
Бойцы РККА открыли беспорядочную стрельбу, с фланга захлестал пулемёт. Дроздовцы срывали с плеч ручные ружья-пулемёты (уже заходило в народе лаконичное «автомат») и отвечали короткими очередями.
— Четвёгтая гота, с Богом, в атаку!
Котов, стреляя экономно, перебежал под защиту могучих тополей. Взвод почесал следом.
Цепи красных таяли под автоматическим огнём, а после и пушки капитана Гулевича заговорили, выкашивая неприятеля шрапнелью.
