Семилетов кивнул только — ясно, мол.
— Саид, твоя задача — аэродромная команда и рота охраны.
— Будем резать, — деловито кивнул Батыр.
Уговорившись о подаваемых сигналах, бойцы разошлись.
Пластуны отправились к монастырю, текинцы незаметно просочились на аэродром.
Танки и броневики сосредоточились между двумя рощами, готовые в любой момент выдвинуться к воротам обители или ударить с фланга по аэродромным службам.
Долго ли, коротко ли, но Саид Мередов вразвалочку подошёл к флагштоку, на котором полоскался красный флаг, и чуток приспустил его.
Это был знак — всё чисто, помех больше нет.
— Пилоты, — негромко сказал Кирилл, — ваш выход.
Более полусотни военлётов и летнабов пошагали в ногу — сухой, замкнутый капитан Вейгелин, жизнелюб-повеса поручик Буров, строгий Стоман, пухлый капитан Перепечин, и ещё, и ещё…
Ионин, Панкратьев, Арцеулов, Мигай, Оптовцев…
Дроздовцы из второй роты отправились за ними — исполнять обязанности солдат аэродромной команды.
А вокруг цвело и пахло лето!
Стояла отрадная пора первых дней июня, в садах зрели яблоки, зеленели поля — природа жила по-прежнему, не замечая человеческих безумств.
Из ангаров стали выкатывать «Де Хевиленды» и «Виккерсы». Лётчики неторопливо осматривали аппараты, прогревали моторы. Вот первый из «Сопвичей» занялся рулёжкой, вот и отмашка дана — биплан резво покатился, покачивая крыльями, взревел, разогнался как следует, взлетел…
Авинов не удержался, вернее, не выдержал томительного ожидания. Оставив за себя штабс-капитана Димитраша, Кирилл стремительно прошагал на аэродром.
Мельком заглянув в палатку, он увидел то, что и должен был, — трупы.
Красноармейцы лежали вповалку, заливая всё кровью.
Над ужасающими чёрными щелями разрезов на горлах уже кружились первые мухи.
Авинов перешёл к складам. Из ворот доносился приглушённый говор:
— Дюже тяжёлая, ваш-бродь, тридцать пудов!
— Вон тележка, накатываем бомбу… Осторожно только…
— Хэ-х… Ужель подымет такую-то тяжесть?
— «Ильюшка»-то? Да все четыре зараз, под крылья вывесим — и в небо…
— Трёхпудовки куда?
— Эти к «Де Хевилендам». Патроны, патроны берите!
— А всё не влезет, ваш-бродь.
— Что не влезет, на грузовиках свезём.
— На наших?
— Ха! А эти тебе чем не нравятся? Немцами сделаны, «бенцами» прозываются. Грузим!
У одного из «Муромцев» суетился Котов, намедни переведённый в военлёты.
Видно было, что Степан рад возвращению в небо, — этот «товарищ» воздух не только лёгкими вбирал, но и сердцем.
Первым пошёл на взлёт «Илья Муромец», пилотируемый штабс-капитаном Оптовцевым.
Огромные аэропланные бомбы прижимали машину к земле, ревущие моторы тянули в небо.
Моторы оказались сильнее — «Ильюшка» взлетел, медленно, плавно набирая высоту.
А вот уже и другой набирает скорость, разбегается…
Только тут зашевелились красвоенлёты, выглядывая и не понимая, как это их аэропланы взлетают. Сами, что ли? Пластуны взялись им объяснить суть дела и были очень доходчивы.
А тут и штабисты проснулись, негодуя на то, что казённый бензин тратится без их на то позволения. После то ли прозрел кто, то ли со страху, но поднялась стрельба. Горн проиграл тревогу и смолк, взвизгнув напоследок. Грянула пушчонка, паля неведомо куда.
Разношёрстный отряд красноармейцев повалил к аэродрому — нашлась работа пулемётчикам ОМСБОНа.
Бой то угасал, то разгорался по новой, а солдаты из второй роты деловито грузили трофейные «бенцы» бочками с горючим, ящиками с патронами, бомбами.
Проседая на рессорах, грузовики отъезжали, подкатывали новые.
Времени минуло совсем немного, а лётное поле опустело — четыре «Муромца», девять «Де Хевилендов», пять «Виккерсов», одиннадцать «Сопвичей» стаей улетали на юг.
Следом двинулись грузовые «Руссо-Балты» и «бенцы».
Последними Одрино покидал бронеотряд танков и взвод «Остинов», отстреливаясь от наседавших красных.
В тот же день «Муромцы Киевские» разбомбили железнодорожные узлы и склады в Орле, Брянске, Севске, Карачеве.
Обрушили мосты через Оку под Орлом, через Десну у Чертовичей, через Сейм возле Дмитриева.
На другое утро «ильюшки» совершили налёт на Курск, сбросив массу трёхпудовок на скопище эшелонов у Ямского вокзала.
В это время лёгкие «Де Хевиленды» охотились за будённовцами, сбрасывая на красную кавалерию трёхфунтовые бомбочки Гельгара и опрастывая целые ящики «стрелок» — увесистых заострённых штырей с жестяными стабилизаторами.
Падая вниз, они до того разгонялись, что гвоздили конников, прошивая тех вместе с лошадьми.
В течение недели 1-й батальон Туркула, 2-й батальон Жебрака-Русакевича и 3-й под командованием Манштейна совершили рейды по тылам — на грузовиках, под прикрытием бронеавтомобилей, они врывались в Брасово и Мальцеву Гуту, в Какоревку и Кропивну, в Острую Луку и Борщево, в Молодовое, Шаблыкино, Глинное, Алтухово…
Щегольски одетых комиссаров, в лихо замятых фуражках с красными звёздами, в ладных сапогах, с клоками намасленных волос, выпущенными из-под «фуранек», расстреливали на месте.
Красноармейцев, пожелавших перековаться в белогвардейцев, селили отдельно, испытывая в бою, закаляя в огне.
Харчи, отобранные у крестьян, раздавали по дворам, но и себя не забывали — семь эшелонов перехватили, нагружая «балты» американской ветчиной, английской тушёнкой, французским шоколадом, австралийскими галетами.
К середине июня ОМСБОН держал большевиков в страхе и напряжении по всей Орловской губернии, наведываясь в Тульскую, Курскую, Черниговскую, Калужскую.
Численность бригады выросла до шести тысяч солдат и офицеров, количество грузовиков и легковушек перевалило за две сотни, а самолёты, как всё чаще называли по-русски аэропланы, удалось сгруппировать в Сводный воздушный дивизион из десяти авиаотрядов — где по шесть, где по десятку аппаратов в отряде.
«Ильюшек» собрали отдельно — в эскадру воздушных кораблей.
А ровно через месяц после наступления Красной армии, 15 июня, удалось связаться по телеграфу с Харьковом, со штабом Добровольческой армии.
После взаимных проверок последовали взаимные поздравления, Авинов в лучших советских традициях передал «отчёт о проделанной работе» и получил приказ: живьём брать Троцкого.
17 июня личный бронепоезд «Предреввоенсовета» должен был проследовать через Орёл.
