— Да что ты говоришь! — язвительно сказал Пончик. — Неужто и вправду есть заслуги?
— А то! Споспешествовал! князюшка триумфальному шествию власти Орды — исполать Александру Ярославичу! Этот твой тёзка, Шурка, поможёт татарам прижать князей, замирит их на многие годы. Стало быть, ему надо «спасибо» сказать за будущее объединение Руси. Он, как это говорится в учебниках, «создал условия». Ханы принесли нам закон и порядок, мир и покой — исполать Орде! На этом мы и поднимемся, дорастем до единства. Понял, Понч?
— Понял… — вздохнул Шурик.
— Не расстраивайся, Олександр. Это только так кажется, что выдумка красивее правды. Ерунда это. Правда есть чистота и строгость в любом виде, какой бы безобразной ни оказалась истина. Грязь проявляется в нашем обращении с правдой. Это, знаешь, как отношение к наготе — один просто любуется голой женщиной, а другой видит только срам и «неприличные места», которые надо обязательно прикрыть трусиками и лифчиком.
— Будем считать, что ты меня убедил, — снова вздохнул Пончик.
— А чего тогда вздыхаешь?
— Геллу вспомнил…
— Да-а… — вздохнул и сам Олег. — Там было чем любоваться…
— Угу…
И оба замолчали, в который раз наблюдая в воображении неодолимую пропасть в три столетия. Какое же в этом было чудовищное извращение смысла — знать, что твоя любимая давно уже обратилась в прах, и понимать при этом, что по ту сторону провала во времени она жива и ждёт твоего возвращения! Немыслимо. Невыносимо.
Ладожская крепость была ещё Олегом Вещим заложена на Стрелочном мысу, разделявшем Волхов и реку Ладожку. Когда-то на её месте стояла фортеция деревянная, а Вещий велел из камня строить. Вот и выстроили оплот — каменную твердыню, грозу свеев, «оплечье» Великого Новгорода.
В твердыне насчитывалось пять башен — Воротная, Раскатная, Климентовская, Тайничная и Стрелецкая. Соединяясь стенами в шесть шагов толщиной, башни составляли крепость, имевшую вид огромного утюга, направленного острым концом на север. Стрелецкая башня была главной и располагалась на остром конце «утюга». Нижняя часть её стены была толщиной в восемь шагов; второй ряд бойниц располагался в стенах немногим тоньше, даже над верхним рядом бойниц толщина каменной кладки была в четыре шага, под размер башенных зубцов. Складывали стены из диких камней-валунов и заливали известковым раствором, а снаружи ещё и облицовывали толстыми плитами из тёсаного камня, эти же плиты шли и на своды.
— Ну, как? — горделиво спросил провожатый, подкормщик морской стражи Губарь.
— Сила! — сказал Олег уважительно.
Подкормщик расплылся в довольной улыбке, а Сухов выглянул в бойницу. Внизу он увидел речку Ладожку, большой деревянный мост, соединявший её берега, толпу посадских жителей на торгу у моста. Немного далее, за крайними строениями посада, виднелись купола Успенского монастыря.
— Ладно, — улыбнулся Олег, — пошли. Насмотрелся!
Сухов с подкормщиком прошли мимо дозорного, спустились по каменным ступеням в средний этаж башни. С трудом приоткрыв дубовую дверь, они узким сводчатым ходом вышли на крепостную стену с заборолами.
Заборола, как и башня, были покрыты почерневшим от времени дубовым тёсом. Через каждые десять шагов Олег обходил сложенные дрова под медными котлами на треногах, наполненными смолой. По стенам хранилось аккуратно сложенное оружие: копья, рогатины, топоры, колчаны со стрелами, луки.
— А ты говоришь — свеи! — фыркнул Губарь. — Что нам те свеи? Размажем! И мунгалов не побоимся!
— Мунгалы, друг мой, — вздохнул Олег, — и не такие крепости брали.
— Думаешь? — нахмурился подкормщик.
— Знаю. Да и не о том ты мыслишь — крепость твоя от свеев поставлена и прочих гостей непрошеных, что с севера явиться могут или с запада придут. А татары — на востоке, и там таких твердынь у Новгорода нет. Так что, когда судачить станете про князя нашего, не ругайте его особо и с отцом не равняйте — не от трусости личной Александр Ярославич Орде кланяется, а от слабости новгородской.
— Да ежели новгородцы поднимутся, — затянул Губарев, — да с оружием выйдут биться…
— Выйдут, — перебил его Сухов, — и биться храбро станут. Верю. Знаю. А сколько их с битвы до дому вернётся? В одиночку Новгороду не осилить монголов, а умирать за всех… Смысл есть?
— Нету, — признал подкормщик.
— То-то и оно… Ладно, веди к посаднику.
— Да я ж тебе говорю — нету Доброгаста Никитича, отбыл он!
— Уже прибыл. Внизу лодья его стоит.
— Ну-у? Тогда пошли.
Посадник устроился в жарко натопленных палатах, свет в которые едва просачивался. Оконца были узки, как бойницы, ужимая лучи, процеживая безудержное сияние мартовского солнца.
Посадник, высокий, худой человек с неожиданно широкими костлявыми плечами, сидел за большим столом и вдумчиво читал грамоту князя, шевеля губами и водя пальцем по строкам.
Наконец, отложив послание, посадник уставился в окно, огладил рукою бородку.
— Ты-то как, — спросил он Олега, — знаком с волей Князевой?
— Ежели ты о повольниках, желающих Новгороду послужить, — ответил Сухов, — то да, знаком. Александр Ярославич изложил вкратце, чего он хочет.
— Дельно он мыслит, хоть и юн, — проворчал Доброгаст Никитич. — Крепость-то моя сильна, слов нет, по Волхову никого не пропустим. А ежели свей на реку Свирь намылится? Али не пойдёт дальше Ижоры, местных станет раздевать?
— Флот нужен, корабли.
— Корабли-то имеются! Пять лодеек держим, а ходить на них некому. Кто раньше меня держался, нонче на Север подались, «рыбий зуб» добывать и прочего счастья пытать. Ну так не перевелись же мореходы в землях новгородских! Наберём… Только поспешать надобно — проморгаться не поспеешь, как лёд сойдёт. Тут-то и свеям дорога откроется. «Здрасте! — скажут. — Вы нас не ждали, а мы припёрлись!» Ну ладно, заговорил я тебя. Когда в обратный путь собираешься?
— А завтра с утра и двинем!
— Добро! — согласился посадник.
С утречка, отменно выспавшись, Олег с Пончиком отправились обратно в Новгород. Морозов уже не было, но снег пока не рыхлел, держался. И лёд ещё не трещал на реках — суровая выдалась зима.
Где-то за Сясью Сухов выбрался на заснеженную поляну. Посреди неё, на оплывшем кургане, лежал поваленный идол. Что-то знакомое почудилось Олегу на капище, а потом савраска вынес его на соседний лужок.
— Узнаёшь? — спросил Пончик.
— Где-то я всё это уже видел…
— Хочешь подсказку? Восемьсот пятьдесят восьмой год…
— Точно! — прозрел Сухов. — То самое место! Давай здесь остановимся? Всё равно вечер скоро. Костёрчик организуем, пройдёмся по местам боевой и трудовой славы… Не бойся, не ножками — языком!
