Издав яростный клич, варяги перехватились поудобнее, взмахнули мечами и бросились на ордынцев. Первым пал великан-северянин со смешными рыжими косичками, торчавшими из-под шлема — стрела попала ему в глаз, пронизав забрало. А потом наехали копьеносцы, со всего разбегу ударив по четырём багатурам, оставшимся в строю.
— Дзе-дзе, — поцокал языком Изай. — Ай, славные воины!
И наёмники-варяги оказались чуть ли не последними защитниками Владимира-Залесского — сглупил великий князь, разослал всё войско, оголил стены града стольного. И Рязань предал, и свой же Владимир подвёл. Горожан, конечно, хватало, но разве способен мирный обыватель сравниться с нукером, опытным воином, закалённым в битвах и привыкшим побеждать? И всё же владимирцы отбивались, как могли и чем могли, отступая и уступая город врагу.
Стрелы, камни, копья, дротики летели в ордынцев из окон и дверей, с крыш, из-за заборов. Ворота могли открыться внезапно, и трое-четверо конных с копьями наперевес бросались на монголов.
Попы, забравшись на колокольню, кидали оттуда обтесанные камни, заготовленные для ремонта стен, метали плинфу, пару малых колоколов свергли, пришибив зазевавшегося сотника. Даже дети швырялись тем, что им было под силу, — камнями, палками и снежками.
Баба в исподнем, с распущенными волосами, истошно вопя, бросала в нукеров глиняные миски и деревянные блюда. Побив горшки, она схватила ухват, ринулась на монголов, но не добежала — упала со стрелой в груди.
— Давай дворами! — скомандовал Изай и погнал коня в обход угловой избы, проскакал тесными закоулками и вырвался на площадь с маленькой часовенкой посередине. Вокруг часовни крутились человек десять верхом на конях, они горячили скакунов и потрясали копьями, но стоило «героям» увидать нукеров Изая, как весь десяток умчался прочь.
— К стене! — крикнул арбан-у-нойон, показывая на внутреннюю стену, разграничивавшую Новый и Средний город. — Там улица!
Вдоль всей стены действительно тянулся широкий проход, по нему десяток Изая и поскакал, пока не вырвался к Торговым воротам, где уже скопились сотни ордынцев. Паче чаяния, ворота не были заперты, их следовало просто отворить и попасть из града Нового в град Средний. А за воротами своя морока — ожесточённого сопротивления нукеры не встретили, но хватало отступавших и убегавших, упорно отстреливавшихся, уже не победы желавших, а просто отдалявших неизбежный конец. Все же понимали — пощады не жди.
Монголы теснили жителей, пока те не укрылись в детинце, в Печернем городе, последнем оплоте Владимира-на-Клязьме.
Правда, нукеры не подступили тут же к владимирской цитадели — они занялись куда более захватывающим делом — стали грабить богатые терема и лавки Среднего города.
Десятки шуб собольих, куньих, горностаевых ложились на снег. Раскатывались, как свитки, рулоны парчи, аксамиту, шелков. Грудами валились на эту «подстилку» золотые кубки, гривны, кресты, венцы, сыпались звонкие монеты, клацали содранные с икон драгоценные ризы.
— Сколько тут всего! — воскликнул Джарчи. — Ух, ты…
Нукеры быстренько расхватали злато-серебро. Чимбай повертел в руках кинжал с золотой рукояткой в форме орла, раскинувшего крылья, и бросил в общую кучу. Олег порылся в груде увесистых сокровищ и вытащил длинную понизь крупного розового жемчуга. Сгодится… Добавив к своей доле пару тяжёлых браслетов с громадными изумрудами и сапфирами, гранёнными в квадрат, с круглыми рубинами, оттенявшими кровавым блеском тёмную зелень и синь, Сухов подумал, что за одно только это воскресенье он стал богат сказочно. Потому и не кончаются войны, что каждый хочет урвать для себя от чужого пирога хоть кусочек, а желательно два…
— Бату-хан, Бату-хан едет! — разнеслось по толпе нукеров.
Хан на саврасом коне, в сверкающем золочёном панцире, подъехал и остановился перед богатствами, разбросанными по шубам и шелкам. Слабая улыбка удовлетворения изломила его надменно сжатые губы. Оглядев воинов, хан привстал в стременах и громко проговорил:
— Бай-аралла, баатр дзориггей!
[136]
«Доблестные богатыри» заорали всей толпой, дружно желая хану милостей Вечно Синего неба.
И в эту самую минуту, то ли с крыши богатого терема напротив, то ли с угловой башенки, прилетела стрела. Метился неведомый лучник в спину Батыю, да конь саврасый спас хана — взбрыкнул вдруг, и гранёный наконечник с тупым звоном пробил золотое блюдо.
— Байза! Байза! — заорали кешиктены, стенкой вставая вокруг Бату.
Другие кинулись к терему, но тут сам хан заорал, плетью указывая на строение:
— Спалить! Дотла! Мигом!
И кешиктены, и нукеры забегали, окружая терем, зажигая факелы. Целая сотня воинов умчалась и примчалась обратно, волоча охапки сена.
Невидимый стрелок не показывался, а потом и увидеть его стало трудно — плотный дым заклубился, скрывая стены. Горящее сено полетело в окна и двери, на ступеньки высокого крыльца и за балюстрады балкончиков. Пламя разгоралось, набирало силу — треск быстро переходил в угрожающий гул, а затем и в пугающий рёв. Огонь добрался до второго этажа, охватил крышу. Со звоном лопались круглые стеклышки в окнах, пока рамы не отекли струями расплавленного свинца, а из проёмов не завились жадные огненные языки.
Кричал ли неопознанный стрелок или принял молча свою ужасную смерть, осталось неясным — чудовищный перегуд пожара забивал все звуки (в последующие дни Сухов встречал угрюмого Бэрхэ-сэчена, мелькало в толпе и узкое, костистое лицо Савенча, а вот Тотура он больше не видал…). Затрещала, проваливаясь, крыша, и в небо вскружился вихрь искр.
Удовлетворённый, Бату-хан легонько стегнул коня, трогаясь далее, а Субэдэй молча указал на стены детинца.
И вновь начался бой. Печерний город, княжеская цитадель, находился ближе к Клязьме. Стены его не впечатляли высотой, но сложены они были из белого камня.
Бурундай, увидев такое дело, мигом распорядился доставить таран. Бревенчатую стену долбить этим орудием бесполезно — спружинит, а вот каменную кладку рушить — тут таран к месту. Но стенобитное орудие не понадобилось.
Когда ордынцы скопились перед воротами Печернего города, так плотно обитыми железными накладками, что казались цельнометаллическими, створы дрогнули и открылись. Показался маленький вооружённый отряд, сопровождавший княжичей Всеволода и Мстислава, везущих многие дары в надежде, что их помилуют за отдельную плату. Монгольские сотни сориентировались мгновенно — погнали коней и ворвались в цитадель, мимоходом прирезав Всеволода Юрьевича. Мстислав бросился бежать, но куда там — словили княжича и зарубили.
Торжествующие ордынцы заполнили весь детинец, шныряя вокруг и не зная, куда кидаться вначале — то ли ко дворцу княжескому бежать, то ли к соборам направиться. И там и там добыча обещала быть впечатляющей. Положение исправил Бурундай.
— Все к оросскому храму! — распорядился он. — Так и так всё наше будет…
