Оказалось, что все тутошние — киевляне.
[29] Не жители града на Днепре, а люд, населяющий Киевское княжество, подданные великого князя, что в Киеве сидит и оттуда правит. Восточней проживали черниговцы, к западу — галичане, дальше на север — рязанцы да смоляне. Разобщённые, чужие друг другу. Друг другу? Скорее уж, враг врагу… Печенег какой-нибудь, вольный сын степей, был киевлянину ближе, чем гордец-новгородец или задавака-суздалец.
— Хватит сидеть, — бодро сказал Сухов. — Слезай, пройдёмся!
— Да ну, — сказал Пончик боязливо, — тут собаки…
— Ну и что? Пинками тех собак!
— Ага! А если укусят?
— Так я ж и говорю — пинками! Пошли.
Олег покинул седло и неторопливо прошёлся по рядам, ведя чалого в поводу. Привязывать его к коновязи он опасался (вдруг уведут?), да и просто захотелось подвигаться, согреться.
«Меховые изделия» удалось купить по дешёвке — не сезон. Сухов быстро переоделся, накинув поверх рубахи кунью шубу, крытую вишневым бархатом-аксамитом, с откинутым бобровым воротом, и прикрыл голову войлочной шапкой с разрезом спереди.
— Ну как? — спросил он у Пончика.
— Все девки — твои! — ухмыльнулся тот и пригасил улыбку, вздохнул.
— Чего развздыхался? Меряй!
— Может, чего попроще? — неуверенно проговорил Александр. — Денег жалко… Угу.
— Чего их жалеть? Деньги на то и придуманы, чтобы их тратили. Лично я собираюсь ко двору князя киевского, а там по прикиду и встречают, и провожают. Ты со мной или как?
— С тобой!
— Ну так меряй!
И Пончик примерил бобровую шубу, обшитую сукном, и круглую шапку с соболиной опушкой.
— Ну, вот, — оценил Олег, — совсем другое дело.
Рассчитываясь с суетливым торгашом золотыми номисмами,
[30] Сухов принял на сдачу серебряную гривну и полную горсть мелочи — кожаных кун и векш.
[31]
Приосанившись, Олег проследовал к оружейникам. Народу возле лавок, торговавших доспехами, щитами да оружием, было немного — уж больно дорого всё. Трёх коней можно было приобресть по цене одного простенького меча, а за полный набор доспехов и воинских «орудий труда» отдашь столько гривен, что хватило бы на покупку стада коров, голов этак с десяток-полтора.
Среди бойких купцов Сухов сразу выделил «чужеродное тело» — долговязого крестоносца, зябко кутавшегося в свой плащ. Видать, из самого Константинополя прибыл «лыцарь», да поиздержался, раз уж понёс на торг свою «сбрую»
[32] — длинную кольчужную рубаху-хауберк, с капюшоном и «варежками», ведёрчатый шлем с прорезями для глаз и дырочками для дыхания.
Покупатели обходили рыцаря стороной, прицениваясь к привычным шеломам
[33] и панцирям из бычьей кожи. Заметив интерес Олега, долговязый оживился.
— Не желаете ли купить? — прожурчал он в манере разбитного продавца, разве что с запинками в трудных словах. — Всё в лучшем виде, работа знатнейших мастеров Милана и Аугсбурга! Как раз ваш рост, словно кто мерку снял!
Его русская речь была удивительно чиста, разве что подчёркнуто чёткий выговор выдавал в рыцаре инородца.
— Вы говорите по-гречески? — спросил Олег церемонно.
— О, да!
— С кем имею честь?
Крестоносец неуловимо изменился — он будто вырос, сквозь торгашескую угодливость прорезалось достоинство.
— Барон Гийом де Танкарвиль, — представился рыцарь.
— Магистр Олегарий, — отрекомендовался Сухов. — Приветствую вас, милорд. И позвольте вам представить моего друга, протоспафария Александра.
Гийом и Шурик сдержанно поклонились друг другу.
— Что привело вас на эти стылые берега? — вежливо поинтересовался Олег, переходя на русский.
Барон улыбнулся.
— Под уч-ти-во-стью сиятельный магистр скрыл иной вопрос, — сказал он. — Почему рыцарь продает свои доспехи? Видит Бог, я верно служил и храбро сражался, посему и был отягощен грехами тяжкими. Меч мой испил немало крови сарацин, но поднимать его на христиан только за то, что они право-слав-ные… — барон де Танкарвиль покачал головой. — Нет, этого моя душа не приемлет. Я решил уйти от мира и за-тво-риться в тихой обители, где проведу остаток дней в молитвах, взыскуя покоя…
Сухов кивнул и скинул шубу. Натянул на себя толстый стеганый гамбезон — мягкую подкладку под кольчугу, гасящую удары. Хм. Надо же… И впрямь, будто по нему сшито.
Гийом помог магистру надеть скрипящий доспех. Олег напялил меховой подшлемник, просунул голову в кольчужный капюшон, затянул шнурок вокруг лицевого отверстия. Плосковерхий, похожий на бочонок шлем довершил облачение. Шлем сидел как влитой. Благодаря ременной подкладке, он не давил, зато облегал плотно, в самый раз. Смотреть на мир сквозь узкие прорези Сухову было непривычно, но это пустяки, дело житейское.
— Ну, как? — глухо раздался его голос. Пар от дыхания протёк через насверленные дырочки.
Пончик выразительно показал большой палец:
— Класс!
Олег величественно кивнул и стащил шлем.
— Я беру латы, — сказал он.
— А меч?
— И меч.
— Слава тебе, Господи! — вырвалось у барона.
Сухов выскреб остаток золота из кошелька и передал его Гийому.
— О, сиятельный! — с чувством изрёк рыцарь. — Вы меня спасли! Скоро уже лёд сойдет, и к югу двинется купеческий караван, а у меня ни гроша на дорогу! Уж год минул, как я тут око-ла-чиваюсь. Послали меня к великому князю киевскому с поручением, а вот обратно всё никак не выберусь… Что ещё могу я сделать для своего благодетеля?
— Расскажите, милорд, о князе — сам к нему направляюсь. Кто он и что он?
Гийом смутился.
— Это сложно, сиятельный, — сказал он с запинкой. — В том году княжил Владимир Рю-ри-кович, но он попал в плен к половцам…
