Савраска тоже заметил живой огонь, встрепенулся, готовясь заржать.
— Тихо, тихо, коняшка, — успокоил его Сухов. — А вдруг нас там не ждут?
Но кони были настроены оптимистично — они дружно фыркали, предвкушая тепло конюшни и много-много корма.
Сухов выбрался к избе с ощущением дежавю. Этот факел… Ворота раскрытые…
Привязав лошадей, он поднялся по крыльцу, старательно потопав, сбивая снег с гутул, и постучался. Потянув на себя дверь, убедился, что она не заперта, и вошёл, попадая в тепло. Дежавю не отпускало его — сухой смолистый запах сгоревших дров перемежался с густым травяным духом. Как тогда, под Москвой…
— Этого не может быть… — пробормотал он и позвал негромко: — Варвара!
Олег ощущал себя странно и стеснённо. Рассудок возмущался самой возможностью встречи с той, кто давно остался в прошлом, как воспоминание, приятное, но и только. А душа спорила с холодным разумом, доказывая недоказуемое.
— Я здесь! — откликнулся нежный грудной голос, и сердце Олегово застучало сильнее, чем в минуты боя.
Из низкой двери вышла Варвара, колдунья и травница, в расшитой рубахе и клетчатой понёве, с толстой косой, переброшенной на грудь.
— Варвара… — выдохнул Сухов. — Это ты?
— Я, я! — рассмеялась женщина. — Прости, что не встретила, я ждала тебя позже.
— Да откуда ты могла знать, что я сюда приду?
— Мне многое открыто и многое ведомо. Да и какая тебе разница, откуда и куда? Главное, что ты здесь!
Тут уж Олег не выдержал, сделал шаг и стиснул Варвару в объятиях.
— Раздавишь… — ласково сказала ведьма.
— Я легонечко…
Тёплые уста приникли к его пересохшим губам, влажный язычок растворил их…
— У меня там кони… — пробормотал Сухов, отстраняясь безо всякой охоты.
— Поставь их и возвращайся. Банька ещё не протопилась, но ничего, с морозу будет хорошо…
Олег нахлобучил обратно свой малахай и покинул избу. Кони встретили его нетерпеливым фырканьем.
— Пойдёмте, пойдёмте, — успокоил их Сухов. — Сегодня нам всем будет хорошо.
Конюшня позади избы выглядела маленькой снаружи, внутри она была ещё меньше, но коням места хватило. И вода была в поилках, и сено душистое в кормушках, и даже зерно — мягкое, проросшее. И тепло.
Аккуратно заперев дверь конюшни, Олег вернулся в дом, не забыв запахнуть ворота и накинуть засов. На заклятие надейся, а рассчитывай на замок.
Вернувшись в тепло, он с величайшим наслаждением скинул куяк и шубу, поснимал всё с себя и прошлёпал в баню. Самое прекрасное в его жизни дежавю продолжало длиться. Всё как тогда…
Варвара уже ждала его — прекрасное женское тело отсвечивало красным трепещущим светом, отражая огонь печи, облекаясь тенями, выступая рельефно и влекуще. Сейчас ей больше подходило не то имя, что дали при крещении, а другое — Чара.
Словно ощутив состояние Олега, женщина согнулась, прямя ноги и выгибая спину. Сухов, чувствуя себя неуклюжим, вонючим варваром, положил ладони на упругие ведьмины ягодицы, вжал пальцы в неподатливую туготу. Чара издала короткий смешок.
— Ты забыл, как овладевают женщиной?
— Я так давно не мылся…
— Потом, потом! Я хочу тебя, сильно-пресильно…
И Олег отбросил всё, что сдерживало порыв, утонул в Варваре, пропал в горячей сладости, слыша страстные стоны и крик наслаждения, доносившиеся словно из иной вселенной.
Осуществилась их любовь. Женщина распрямила свой стан, вытянулась, упирая руки в низкий потолок. «Изнемогла… — вспомнилось Сухову. — Из жара страсти вернулась вновь во хлад и явь…»
— А вот теперь я отмою моего кочевничка, — промурлыкала Варвара, — моего степняшечку! Отпарю, отхожу вениками!
И началось чистилище, из которого Олег вынырнул очень не скоро, а в себя пришёл лишь в горнице, сидя за столом. Чара поставила перед ним полную миску похлёбки и стала с улыбкой наблюдать за тем, как мужчина поглощает приготовленное ею яство. Дежавю было ещё и превкусным…
Отужинав, Сухов разомлел, его потянуло в сон, но в постель он не спешил, хотел просто посидеть рядом с красивой женщиной. Красивой и умной. Загадочной. Таинственной.
Как раз тайны выпытывать он не стал — всё равно ведь не скажет, не откроет своих секретов. Но почему бы не спросить о себе самом?
— Ответь мне на один вопрос, — сказал он. — Что мне делать дальше? Как быть?
Варвара улыбнулась.
— Ты за кого меня принимаешь? — спросила она ласково. — Я всего лишь ведьма, смертная женщина. Я читаю в будущем и прошлом лишь то, что открывает мне Творец и Вседержитель. Не всесильно моё колдовство, предел положен наложению заклятий. Люди — это листья, несомые холодным осенним ветром. Пузырьки, что вздуваются и лопаются в бурливом потоке. Судьба несёт нас от рождения к смерти, и ни одному опавшему листку не дано лететь против ветра…
— А если дано? — хрипло спросил Олег.
— Знать, так суждено. Расскажи, что было с тобою.
Сухов повёл недолгий рассказ о смертях и пожарищах, о смраде и мерзостях войны, о диком неистовстве битв, о дурмане и хмеле побед. Варвара слушала как зачарованная, устремив взгляд в темноту за окошком.
— Ты и сейчас думаешь, — спросил Олег, — что я — часть силы той, которая творит зло, всему желая добра?
— А что изменилось? — улыбнулась Варвара. — Ты всё такой же, и воины хана не стали добрее или злей. Неведомо когда утвердилось постоянство в мире, и нам его не избыть. Мы всегда останемся такими, какие мы есть, ни улучшить свою породу, ни ухудшить её наша кровь не позволит. В крови у нас сокрыто бродильное начало, в ней спит древнее чудовище, обычно укрощаемое, но мы так часто отпускаем его на волю… Не печалься о своей судьбе — ты сильный человек, не из тех, кого ведут по жизни, ты сам ведёшь за собою.
— Знать бы, куда вести, — вздохнул Сухов, — и кого, и зачем…
Женщина сладко улыбнулась.
— Тоска не покинула тебя, и это славно…
— Славно?
— Да… Значит, ты по-настоящему любишь ту женщину.
— Она… — вскинулся Олег, но Варвара приложила к его губам палец:
— Молчи. Не пытай меня ни о чём. Ты всегда остаёшься самим собою, никогда не изменяя ни себе, ни своему предназначению. Вот и следуй далее. Исполни свой долг, всю меру дел, доверенных тебе, и…
— И?..
— И будет то, что будет.
Женщина встала одним гибким движением и пересела к нему на колени, обняла, прижалась.
А на Олега опять накатило давнее успокоение, освобождающее и умиротворяющее чувство гармонии мира, в котором просто нет места горю сейчас, в данное мгновение, в протекающие года. Всё самое плохое случится после, далеко-далеко в грядущем, где старость смажет краску буден и даже смерть покажется упокоением, благостыней последнего дня. Но ему ещё жить да жить…
