— А куда глаза глядят.
Спутник бледнолицего, парниша половецкой внешности, неожиданно озлобился:
— Да порешить их, и всего делов!
Тут Пончик не выдержал и заорал:
— Вы бы лучше татарву порешили, раз такие смелые!
Бледнолицый с половцем мгновенно выхватили мечи.
Александр даже не пытался доставать оружие, вместо этого он вытащил пайцзу и ткнул дружинникам под нос. Те растерялись.
— Что за люди, Сатмаз? — раздался нетерпеливый голос. На великолепном коне, с уздою, облепленной золотыми бляхами, подъехал князь Ярослав Всеволодович.
Половец поклонился и сказал с долей растерянности:
— Да вот, княже, словили двоих. Дерзости себе позволяют — и пайцзу тычут.
— Пайцзу? — удивился князь. — А ну, покажь!
Пончик молча продемонстрировал свой деревянный пропуск.
Князь внимательно разглядел «документ», посопел и спросил строго:
— Где взял?
— Не взял, — грубо поправил его Пончик. — Нам дали.
— Кто?
— Бурундай-багатур.
— Ишь ты! — удивился вельможа. — А другану твоему, что, тоже выдали пайцзу?
Вахрамей показал такую же, как у Пончика.
— Похоже, не брешут, — пробурчал Сатмаз.
— Похоже… — протянул князь. — А как выглядит Бурундай?
Александр описал темника.
— Я и Гуюк-хана видал, — сказал он, накаляясь, — и Батыя, и Субэдэя, и Мункэ. Их приметы тоже сообщить? — и добавил: — Ярослав Всеволодович, да ты никак запамятовал? Я это, Олександр, лекарь твой!
Князь пришёл в изумление.
— А похож! — воскликнул он. — Да точно, лечец мой, как есть! Ишь ты, выплыл! А Олег Романыч где?
Пончик вздохнул.
— Олег Батыю служит, — сказал он осторожно, боясь княжеского гнева, но князь довольно кивнул.
— Молодец, воевода! — сказал он. — Всё верно скумекал. Ага… А другана твоего как звать, Олександр?
— Вахрамей, — чопорно представился монах.
— Вот что, Олександр и Вахрамей, — сказал Ярослав Всеволодович деловито, — мне такие люди нужны, потому как полезны. Где мне ещё сыскать знакомых с ханами? Хе-хе… Возвернёшься ко мне, Олександр? Не обижу! И Вахрамея пристроим.
Друзья переглянулись, и монах выразил общее мнение:
— Отчего ж не пойти? Жить-то надо.
— Добро! — энергично кивнул князь. — Становитесь в строй.
«Мунгал» с «Монахом» скромно пристроились сбоку от дружины, разворачивая коней к югу.
Дружинники поглядывали на новеньких с любопытством, но своих разговоров не прерывали.
— А зря Василька Константиныча загубили, — брякнул молодой воин, рыжий и конопатый.
— Тише ты! — сердито цыкнул на него пожилой воин, без бороды, но с седыми усищами, спадающими на грудь.
— Говорят, это наш князь нашептал Гуюк-хану, — не унимался молодой, — ну, что Василько увёл пару возов дани, везомой для мунгалов. А хан-то осерчал, да и велел Константинычу голову с плеч…
— Ты заткнёшься или нет?! — яростно зашипел пожилой усач. — Хочешь, чтоб и твою снесли?
— Дурак был Василько, — заявил подъехавший Сатмаз, — вот и лишился головы. Чего было на Сить переться? Звал же его Ярослав Всеволодыч! Так нет же, Ростов свой бросил и помчался дядьку выручать! Нашёл кого…
— Да уж… — буркнул пожилой.
— Так что там, на Сити, приключилось? — осмелился Пончик задать вопрос. — Сеча была?
— Сеча? — переспросил молодой, глумливо ухмыляясь. — Да уж, посекли мунгалы здорово! Вся река, сколь мы не проезжали, кровью замарана!
— Полки там посекли, — пробурчал усач, — а все князья живы-здоровы остались. И Святослав, и Всеволод, и Владимир…
— Иван тож, — подсказал молодой.
— И этот… Одному Васильку не повезло.
[150] Ну и великому князю, конечно.
— А это правда, — продолжил расспрашивать Пончик, — что Ярославу Всеволодовичу ярлык дали на княжение?
— Правда, — буркнул пожилой и посмотрел на Шурика с подозрением: — А тебе-то сие откуда ведомо?
— Оттуда! — дерзко ответил Александр. — Евпатий Коловрат поведал. Угу…
— Так жив ещё Львович? — оживился усач.
— Сгубили Львовича, — жёстко сказал Пончев. — И всю его дружину положили. А дрался Евпатий так, что даже монголы воздали ему воинские почести, а всем, кто выжил в бою том, вручили пайцзы. И нам с Вахрамеем досталось.
Пожилой глянул на Пончика с уважением.
— Да-а… — вздохнул он. — Пал, значит, богатырь… А где это было-то?
— А на Трубеже, не доезжая Переяславля-Залесского.
— Ежели с полудня следовать, — подал голос Вахрамей.
— Ясненько…
«Ясненько ему… — подумал Александр. — А вот мне ничегошеньки не ясно». Как быть? Что делать? До сих пор решали за него. Самостоятельно он лишь до Рязани добрался, а потом — понеслось… То с Романом свет Ингваревичем следует, то со Всеволодом свет Юрьевичем бежит, то с Евпатием свет Львовичем атаку отражает… А теперь, значит, Ярославу свет Всеволодовичу служит по новой. Зачем, спрашивается? Вообще, есть ли хоть какой-нибудь смысл во всём этом круговороте смертей и жизней? И где его место, Александра свет Игоревича? Где ему самому устроиться в этом мире, куда его занесло против воли и всякого желания? Как жить дальше? Для чего? Добиваться ли ему высот или продолжать плыть по течению, аки палый лист?
— Слышь-ко, — окликнул он друга, — а у тебя есть цель?
— Чаво? — не понял монах.
— Цель у тебя есть, спрашиваю? Ну, чего ты хочешь добиться в жизни? Чего достичь?
Вахрамей задумался.
— А чего тут достигнешь? — пожал он плечами. — Вот, будем мы при князе, и ладно. Ни холода не узнаем, ни голода. Чего тебе ещё?
«И вправду, — подумал Пончик, — чего мне ещё? Мало разве просто жить — вкусно есть, сладко спать, исполнять непыльную работёнку? А что? Найду себе девку красную, избу выстрою, детей заведу… Пятерых, как минимум, и чтобы все дочки. Буду не ходить по улице, а выступать важно, в шубе дорогой, а все тебе кланяются, всё норовят в друзья пристроиться к самому боярину Олександру, верному слуге Князеву…»
И стало Шурику так тошно, что он скривился.
Шла тысяча быстро, торопился Ярослав Всеволодович место великого князя занять. И вот он, Владимир-Залесский, поднял купола свои над лесами и пажитями.
