Из-за их широких спин выскочила встрёпанная девушка, одетая по-мужски, в меховые штаны и куртку, обильно расшитую мелким речным жемчугом.
— Я же говорила! — зачастила она. — С самого болота меня преследует!
— На кой чёрт ты мне сдалась? — добродушно сказал Сухов. — Преследовать тебя…
— Между прочим, — вздёрнула нос девица, — я дочь вождя!
— Бедный отец, — парировал Олег, — досталось же ему этакое чадо!
На суровых лицах парней прорезались мимолётные улыбки, затем один из них, постарше, сказал:
— Если ты не следил за Даной, то кто таков есть и куда следуешь?
— А вам, вообще, известно, что за лесом делается?
— Говорят, какие-то степняки напали, — подал голос один из парней, рыжий и с рыжими же усиками, — режут и бьют крещёный мир.
— Нам до того дела нет, — решительно заявил старший. — Так ты не ответил на мой вопрос.
— Зовут меня Олегом, я послан темником Бурундаем к великому хану Батыю.
— Темником? — поразился старший.
— Да, друг мой, — усмехнулся Сухов. — За мною следуют то ли десять, то ли пятнадцать тысяч войска, не считал, а ещё пятьдесят тыщ ныне осаждают Торжок.
Парень нахмурился, соображая.
— Так это что? — сказал он в раздумье. — Выходит, ты со степняками заодно? С язычниками?
— А почему бы и нет? Короче, покажите мне кратчайший путь на юг, и мы с вами разойдёмся по-хорошему.
— А то? — нахмурился старший.
— А то разойдёмся по-плохому. Но к чему вам портить своё молодое здоровье, к чему спешить, загодя в Ирий попадая?
Парни среагировали по-своему — подняли копья, словно прицеливаясь, куда же их Олегу воткнуть.
— Колите! — раздражённо крикнула Дана. — Чего ждёте?
Тут с ветки сорвалась еловая шишка. Мгновенным движением Сухов словил её и метнул в девицу. Шишка больно ударила дочь вождя в лоб. Дана вскрикнула и села в снег от неожиданности.
— Заткнись, — вежливо посоветовал ей Олег, — а то не посмотрю на заслуги твоего отца и сделаю больно.
Старший подумал и решил:
— Едем в деревню. Пускай вождь сам решает!
— Правильно! — облегчённо зашумели остальные.
Сухов подумал-подумал и не стал задираться — слишком уж много желающих ему кровь пустить. Всех не уделать, кто-нибудь, да уцелеет — и кинется за подмогой. А уж если лесовики здешние пожелают тебя догнать, тебя, отягощенного лошадьми, то они своего добьются. Это в степи без лошади никуда, а в лесу она большая помеха — проедешь не везде, а где сумеешь — не спрячешься.
— Да и чёрт с вами со всеми, — махнул рукой Олег. — Поехали!
Копьеносцы разделились на две группки — одна пошла впереди, другая сзади, а Сухов ехал посередине.
Где-то за спиной у Олега шипела Дана, обещая лично запалить костёр вокруг столба, к которому его привяжут.
— Вижу, что еловая тебе не помогает, — сказал Сухов, не оборачиваясь. — Сосновую кинуть?
— Попробуй только!
Олег как раз проезжал под разлапистым сосновым суком. Шишка там была. Сорвать её было делом секунды. Сухов развернулся, коротко замахиваясь, и Дана тут же пригнулась, обеими руками прикрывая голову. Олег взвесил шишку в руке — увесиста — и бросил её без замаха.
— Лови!
Девица по инерции мысли поймала шишку и тут же отбросила, гневно сверкнув глазами.
— Мало тебя в детстве шлёпали, — сделал вывод Олег, — уж больно своенравна. А сие не от большого ума…
Дана стала искать ответ, достойный дочери вождя, но тут за очередным поворотом показался мощный частокол — брёвна в обхват, с заострёнными концами, были врыты в землю на треть. Ещё выше поднимались колья с нанизанными на них черепами — лошадиными, коровьими, медвежьими. И человечьими.
Ворота были под стать тыну — фундаментальные ворота. Если одну створку уронить — десяток насмерть придавит. В лепёшку.
За воротами открылась деревня — пять длинных, приземистых домов под земляными крышами, своего рода общежития для нескольких семей сразу. Сухов проживал в таких, когда Рюрику служил.
Между домов пролегала площадь, занятая круглым храмом-капищем, кольцом выстроенным вокруг огромнейшего дуба, развесившего толстенные сучья надо всею площадью. Кое-где с его ветвей свешивались обрывки верёвок, а пара петель всё ещё удерживала шеи расклеванных птицами костяков. Жертвы священному дереву.
Народу в деревне видно не было, но, как только Олег въехал внутрь, из длинных домов сразу высунулись головы любопытствующих. Вскоре набежала немалая толпа, желая лично поприсутствовать на редком зрелище — чужой человек пришёл!
Оттуда. Из мира, в котором жителям деревни места не было. Разве только на костре…
Толпа ничем особым не выделялась, не отличалась ничем таким, что сразу бы позволило определить в этих людях язычников. Люди как люди. В лаптях или войлочных чунях, в длинных и тяжелых тулупах, в меховых колпаках. Женщины заматывали головы тёплыми платками.
Олег глядел на толпу, толпа глазела на него. Потом народ задвигался, освобождая дорогу двум мужам, крепким, немолодым уже, но и не старым. На одном была длинная куртка, от плеч до подола расшитая бисером, жемчужинками, обкатанными каменьями. Длинные волосы с проседью обжимал неширокий золотой венец, по узкому ободу которого набита была надпись руническим письмом, а широкое спокойное лицо дышало уверенностью и готовностью повелевать. Вождь.
Второй выглядел постарше и был одет в длинную шубу до земли, всю увешанную талисманами, черепушками землероек, корешками, какими-то фигурками из кости. Высокая бобровая шапка венчала голову, придавая мужчине сходство с будущими боярами. Жрец. Или волхв.
— Отец! — Дана сорвалась с места и бросилась к мужчине в венце. — Этот человек гнался за мной! Он меня ударил! Вот сюда! — и показала на лоб, где в самом деле краснело пятнышко.
— Не пугайся, вождь, — громко сказал Олег. — Это шишка упала.
— Не упала! — со злостью выкрикнула дочь вождя. — Ты её сам швырнул!
— Да? — Сухов сделал удивлённое лицо. — Надо же… А я и не заметил.
Толпа оживлённо задвигалась — зрелище! Настоящее зрелище! И чужак какой забавный, жаль будет, если скоро его отдадут дубу…
А Олег странно себя чувствовал. Наверное, потому, что не чувствовал опасности. Страха не было. Любопытства хватало, а вот страха он не испытывал. Осторожность была. Так она и не исчезала в нём никогда — он же воин. Днём воину полагается смотреть и слушать, постоянно пребывая в полной боевой готовности, а ночью — чутко спать, опять-таки не теряя ни бдительности, ни способности ответить ударом на удар.
— Что скажешь, Геревит? — спросил жреца вождь.
