— Здравы будьте, — церемонно сказал Александр Ярославич.
— И тебе здоровьичка, княже, — откликнулись присутствующие.
— А это Олег Романыч, — по-прежнему церемонно проговорил князь, представляя Сухова, — личный посланник хана Батыя.
Все уставились на Олега. Он скромно улыбнулся. Князь познакомил его со степенным посадником Степаном Твердиславичем Михалковым, с тысяцким Микитой Петриловичем, со старым посадником Юрием Ивановичем, отошедшим от дел, но влияние сохранявшим.
После недолгого молчания Степан Твердиславич проговорил неприятным голосом:
— Стало быть, начнём Батыге Джучиевичу десятину собирать?
— Начнём, — твёрдо сказал князь. — Сами будем собирать и сами отвозить в Орду. Не явятся баскаки на земли новгородские.
— Хоть так… — проворчал Юрий Иванович.
— Дозвольте слово молвить, — сказал Олег.
— Говори, — кивнул Александр Ярославич.
— Десятина для богатого Новгорода — потеря невеликая, — неторопливо начал Сухов. — Все, считай даже самые великие, государства платили дань кочевникам, лишь бы те не устраивали набегов. И великий Рим платил, и империя Ромейская, и Китай. Морщились, но платили, ибо бесплатная война куда дороже обходится, чем купленный мир, пусть даже худой. Так чем вы недовольны?
— Уж больно ты крут, как я посмотрю, — проворчал степенной посадник, зыркая на Олега. — Посланничек…
— Я ещё не окончил, — холодно сказал Сухов, и Михалков прикусил язык. — Считать убытки, я вижу, вы научены. Так учитесь и выгоду находить. Хорошие пастухи следят за тем, чтобы стадо овец не терпело лишений, не запаршивело. Не от любви та забота — пастуху надо овечек стричь. Так и монголы с Русью обращаются — порядок наводят, смуту устраняют, разводят сцепившихся князей по уделам и накладывают запрет на междоусобные драчки. А отсюда и Новгороду прибыль. Купцы-то смогут без опаски проезжать в любую сторону, хоть в Китай, хоть куда. Монголы и ямы поставят всюду…
— Ям у нас и без того хватает! — хохотнул тысяцкий.
— Надо говорить не «яма», а «ям» — это такой особый постоялый двор у дороги, где вам и лошадей поменяют, и накормят, и оборонят в случае чего. И таких ямов поставят сотни, вы бересту-то напишите, да и перешлите, куда надобно, — не на Людин конец, а и в Москву, и во Владимир, и в Сарай-Бату. А гонцы смогут по триста вёрст проделывать, за день-то! Ну так и пользуйтесь сим удобством. Ищите свою выгоду, а не оплакивайте дань Орде! У меня всё.
Выборные должностные лица переглянулись, и Михайло Петрилович взял слово.
— Что тут судить да рядить? — сказал он. — Всё уже многажды обсуждено! Ежели мы откажем Орде в дани, то монголы придут и осадят Новгород. Вот и скажите мне, одолеем ли мы татар? Али с нами то же станется, что и с Торжком? А? То-то и оно, что не осилить нам Орды!
— Ежели бояре сойдутся, — нахмурился степенной посадник, — то выставят тыщ пятьдесят войска. И Борецкие, и Авиновы, и Тучковы, и Норовы… Сила-то есть!
— Есть, — согласился тысяцкий. — А сойдутся ли бояре? А возжелают ли свести дружины свои под одну руку? Под чью, кстати? Доверятся ли они Александру Ярославичу? Ну, допустим, доверятся. Дальше что? Вот начнётся бой, а тот же Авинов или Божев возьмёт да и уведёт своих! Как ты его остановишь?
— У монголов такое немыслимо, — проговорил князь, — послушание у них жесточайшее. Там, даже если один воин побежит, накажут десяток! Попробуй только оспорь приказ или промедли — казнят! Да и нет у татар дружин, не сводят они их в рыхлую кучу, как мы. В Орде сотни смыкаются в тысячи, а тыщи сливаются в тьмы, и все тьмы подчиняются одной руке! Вот где сила! Не одолеть нам татар, пока мы порознь, а собрать всех заедино… — Он лишь головою покачал.
— Ладно, — мрачно буркнул Михалков. — Всё нами понято. И то не беда, что дань заплатим, иным куда хуже досталось…
Пончик, присевший в сторонке, неожиданно подал голос:
— Во Владимире ещё не схоронили своих мертвецов, — заговорил он негромко, — земля промёрзла глубоко. И они все покоятся до весны в амбарах, в клетях, в избах, оставшихся без хозяина. Тысячи и тысячи зарубленных и заколотых лежат, как дрова, тёплых дней дожидаясь. Не дай Бог повториться такому! А ростовцы заплатили дань и одного своего князя непутёвого в гроб положили, а прочие все живы и здоровы.
— Вот так, — веско сказал князь. — Ну, раз порешали всё, то отъеду я к себе. Прощевайте!
«Золотые кушаки» приподняли толстые зады над лавкой и поклонились князю, не шибко в том усердствуя.
Александр Ярославич покинул покои владыки, Олег с Пончиком вышли следом.
— И куда теперь? — негромко спросил Шурик.
Сухов пожал плечами, а князь услыхал и дал ответ:
— В Городище!
[166] Князьям новгородцы не доверяют, за городом держат, от себя подальше. А мне и там неплохо!
Заскучавшая дружина оживилась, завидев Александра Ярославича, и мигом вскочила на коней. Олег последовал их примеру.
Князь поехал впереди, а все прочие за ним двинулись, по трое, по четверо в ряд. Оставив за спиною Людин конец, дружина выбралась за город. Бодрой трусцой кони донесли князя и свиту его до Юрьева монастыря, а там перешли Волхов по льду и вот оно, Городище — полноценный город на первой от Ильменя возвышенности, окружённый рвами и крепостной стеной на валу. Ближе к озеру, занимая весь мыс, расположился посад, чьи избы прятались за частоколом.
Городище находилось как бы на острове — его обтекали оборотные протоки Волховец и Жилотуг, выходящие из Волхова и в него же впадающие. За высокими стенами крепости виднелись купола двух-трёх деревянных церквей и каменного собора Благовещения, выглядывала крыша обширного дворца, строенного по-новгородски — крупно, могуче, угловато, с большим запасом прочности.
Выстроили Городище по приказу Рюрика, ещё в 864 году — Олег был тому свидетелем. Именно из Городища Рорик, сын Регинхери, вагирского рейкса, и сам рейкс,
[167] прозванный росами Рюриком, и направил малую дружину — охранять караван купеческих судов, спускавшихся по Итилю в арабский Абесгун. С тем караваном и Олег с Пончиком отбыли, а обратно не прибыли — переметнуло их в год 921-й.
И всё же закладку Городища Сухов застал. Место для города было идеальное — отсюда можно было контролировать и Волхов, и весь Ильмень, достигая Ловати и Шелони, и волоков на Днепр и Двину. Правда, главной причиной основания Городища было вовсе не развитие торговли, а укрепление власти на местах — венды, теснимые на родине не в меру ретивыми саксами, массами переселялись на Ильмень, и Рюрику важно было наложить лапу на здешнюю вольницу, установить закон и порядок. Отсюда он грозил всем, кто не был послушен его власти.
