Капитанское обиталище было заставлено дорогой мебелью, пол его покрывали три или четыре турецких ковра, чьи узоры оказывались плохо различимы под грудами сваленных вещей — разбросанных сапог, скомканных рубах, пустых бутылок, пары золотых кубков, палаша в ножнах и даже Библии в богатом кожаном переплёте.
Сам хозяин сидел с краю кровати, босой, расхристанный, взлохмаченный, мрачный.
Безвольно свесив левую руку, правой он упирался в колено, кулаком поддерживая вялый подбородок.
Слегка побритое лицо Олонца не впечатляло — обычная физиономия пропойцы, маявшегося с похмелья.
Припухшие, покрасневшие глаза, сеточка ранних морщин, складки в уголках распущенного рта, тонкие усики под широковатым носом, страдальчески приподнятые брови.
А вот необузданность и кровожадность натуры не проявлялась никак.
Не поднимая глаз, Франсуа вопросил невнятно:
— Чего надо?
— Поговорить, — лаконично ответствовал Олег.
— О чём?
— О видах на урожай! — резковато сказал Сухов. Брезгливо откатив сапогом початую бутылку рома, добавил: — Развёл тут срач…
Непринуждённо усевшись в кожаное кресло, он насмешливо наблюдал за взбешённым Олонэ, будто пружиной подброшенным.
Выпрямившись, пират сжимал и разжимал кулаки, сверля Олега яростным взглядом.
— Во-от, — удоволенно протянул Сухов, — вот теперь мне видно капитана корабля.
Франсуа оглядел странного гостя, теряя запал.
— Говори, чего хочешь, — пробурчал он, — или выметайся.
— Ты весьма любезен, — фыркнул Олег.
Достав кончиками пальцев сосуд с ромом, Сухов откупорил его и щедро плеснул в поднятый с полу кубок.
— Поправь здоровье, — сказал он миролюбиво. Олонэ хмуро посмотрел на него, но отказываться не стал — жадно выглотал до дна и выдохнул. Глазки у него заблестели, и Олег кивнул: клиент готов.
— Меня зовут капитан Драй, — проговорил он. — Это самое… Со мной галиот и небольшая команда. Сила не так чтобы очень, но за себя постоим — и по лбу настучим кому надо. А ты, я слыхал, в новый поход собираешься? Кстати, можешь сесть.
— Был такой слух, — проворчал Олонец, плюхаясь обратно на кровать. Хмыкнул, покачал головой: — А ты наглец ещё тот! Знать, не зря о тебе судачат.
— Стараюсь соответствовать.
— Я так понял, ты хочешь со мной на испанцев идти?
— В точку.
Франсуа посопел, размышляя, не налить ли ему ещё, но переборол-таки себя.
— Ладно, — согласился он, — присоединяйся, коли желание есть. Собираюсь на озеро Никарагуа наведаться, пошерстить тамошние селения. Поднимусь по реке Десагуадеро и… Делёжка, как обычно, у меня всё строго. Одного требую, чтоб не трусил никто, иначе сам порубаю дрисливых… Ну ты-то больше на кота похож, чем на мышь, хотя… В бою я тебя не видал пока.
— Увидишь, — заверил командование Олег.
Два дня ушло на закупку пороха и прочих припасов.
Команда драила «Ундину» с ожесточением, и та блестела как новенькая.
А на третий день произошло великое событие — открылся аукцион, на котором местные половозрелые особи мужеска полу торговались за доставленных на Тортугу дам.
Куча народу собралась на рыночной площади Бастера, где обычно шла продажа чернокожих невольников.
Бертран д’Ожерон, приветив «ценный груз», дал девицам два дня отдыху, поселив их на окраине, и пообещал, что на третий день им предложат кров и супругов. И вот этот день настал.
Шум на площади не смолкал. Девицы хихикали и строили глазки, хотя иные и роптали, а уж мужчины пыжились, разодетые кто во что.
Вперёд вышел сам губернатор, приветливый и ласковый, как добрый папочка.
— Друзья мои, — зажурчал он, — эти грациозные дамы большого мужества и чарующей кротости, отличающими их пол от нашего, прослышав о вашей тяжелой и одинокой судьбе, преисполнились сострадания и преодолели много миль, чтобы разделить и скрасить ваше одиночество. Как видите, их здесь сто пятьдесят. Каждая согласна выбрать среди вас мужа, которому она будет повиноваться и которого будет уважать. Желательно, чтобы выбор сделала не она, а вы — ради нее. Но поскольку вас здесь больше, чем их, мы условимся, что те из вас, кто хочет, бросит меж собой жребий на право и преимущество выбора. Я уверен — и это будет утешением для тех, кто обманется в своих ожиданиях, — что пример этих смелых дам не останется незамеченным во Франции и через несколько месяцев за ними последуют другие.
[18]
Женихи тут же оживились. Комендант крепости, сьер д’Артиньи, подал руку первой из девиц, довольно миловидной брюнетке, о которой сопровождавшие «ценный груз» монахини были единого мнения: «Развращённая молодая девица!»
Держа брюнетку за руку, комендант вывел её в центр площади и громогласно объявил:
— Мадмуазель Луиза Роше!
— Двести песо! — заорали из толпы, голося и перебивая друг друга. — Пятьсот! Тысячу даю! А я — полторы!
Луиза досталась Жану де Сувимбалю, бравому флибустьеру.
Гордый своею покупкой, Жан принёс торжественную клятву «перед лицом своих товарищей»:
— Я беру тебя, не зная и не желая знать, кто ты! Я не хочу требовать от тебя отчета о твоем поведении в прошлом, когда ты была вольна жить дурно или хорошо в соответствии со своими желаниями, дабы не иметь оснований стыдиться чего бы то ни было, в чем ты провинилась, когда не принадлежала мне. Дай мне лишь клятву впредь быть верной. Я оправдываю твое прошлое!
Шлёпнув ладонью по мушкету, пират вскинул оружие над собою:
— Он отомстит тебе в случае измены! Если ты окажешься неверной, его прицел, несомненно, будет верным!
Правду сказать, Луиза не испугалась ни вот на столечко. Важничая, она взяла своего суженого под руку, и оба молодожёна прошествовали к местному кюре.
Олег, наблюдая ажиотаж и суету, царившие на площади, сперва ухмыльнулся, а после загрустил.
Два года он не видел своих, скитаясь по чужим векам.
Короткая «побывка» — и он снова в прошлом…
Всё, когда он вернётся, то будет держаться подальше от всех этих машин времени! Алёнку с Натахой в охапку — и подальше от друзей, от «эмвэшек», от всего!
Куда-нибудь в Новую Зеландию, да хоть в Антарктиду!
Вот только когда же он вернётся? И вернётся ли вообще?
Кыш-кыш, негатив, но в самом-то деле — разве вариант «невозвращенец» так ли уж трудно представить?
В прошлый-то раз с ними был Акимов, светило хронодинамики. Витькина «заслуга» была в том, что они попали в 1627-й, но именно благодаря ему они выкарабкались из пропасти времён, и тут уж кавычки неуместны.
