Матрос воздвигся, потирая ушибленный бок. Он явно струхнул, но, как и прежде, ничегошеньки не понимал.
— А… г-где все? — промямлил он.
— Купаются, — буркнул Сухов. — Устроили командный заплыв. Пошли.
Креол выбрался на палубу.
— Т-так это ч-что, — сказал он, перетаптываясь, — вообще ник-кого нет, ч-что ли?
— Я есть. Ну и ты тоже. Как звать?
— Б-бастианом.
— А я — Олег. Можно Олегаром звать.
— Олег-гар?
— Вроде того. Ладно, Бастиан, приступим. Кливер ставить!
— Есть кливер с-ставить, — растерянно ответил креол и потопал к носу.
Вскоре косой кливер, растягиваясь между фок-мачтой и бушпритом, перестал полоскать, надулся, ловя ветер, дувший с юго-запада, и легонько потащил галиот.
На востоке давно уж прочертилась синяя полоска между морем и небом, обозначая берег Эспаньолы.
Берег Сен-Доменг, на который король Франции Людовик XIV уже наложил лапу, но чьи притязания испанская корона пока что не признавала.
Французы, впрочем, не слишком считались с мнением Марианны Австрийской, испанской королевы и регентши при Карле II, несчастном короле-инвалиде, жертве династического инцеста. Выходцы из Нормандии и Бретани селились по всему Сен-Доменгу, теснясь в Кап-Франсуа и в Пор-Марго, «сочиняя» себе хижины и разбивая плантации сахарного тростника.
Вскорости Европа, охочая до сладкого, стала щедро платить плантаторам, и те переезжали в новые особняки, раз от разу всё более роскошные.
Торговцы живым товаром успешно сбывали на Берегу Сен-Доменг чёрных невольников из африканских саванн, плантации ширились, а сахар обращался в злато-серебро.
Впрочем, Олегу была абсолютно безразлична тамошняя «сладкая» жизнь. Ему бы свою сохранить да хотя бы выспаться по-человечески.
— К берегу, Бастиан! К берегу!
Кое-как закрепив штурвал, Сухов помог креолу — всей своей «команде» — поставить фок.
Галиот живо прибавил ходу, и к вечеру Олег заприметил знакомые очертания острова Гонав.
За минувшие сорок лет этот клочок суши не утратил своей прелести, оставаясь всё таким же безлюдным.
— Отдать якорь!
— Есть отдать якорь! Моско… э-э… К-капитан! А как мы его п-поднимать будем? Вдвоём-то?
— Как-нибудь, Бастиан. С Божьей помощью… Так, я уже вахты три отстоял, корабль спас, подвиг совершил, хватит с меня. Теперь твоя очередь.
Не чуя ног, Сухов пробрался в капитанскую каюту, запер дверь и отворил окно, чтобы выветрился крепкий дух выпитого и пролитого рома.
Упал на топчан и отрубился.
Глава третья,
в которой Сухов заводит полезные знакомства
Французское королевство, Версаль.
Людовик XIV де Бурбон, он же Король-Солнце, он же Людовик Великий, с детства страдал комплексом неполноценности.
Мать его, Анна Австрийская, дорвавшаяся до власти после смерти короля, звавшего своего отпрыска Луи Богоданным, быстренько расставила повсюду своих людей.
Ришелье, с его непревзойдённым умом, свели в могилу многочисленные хвори, и в Пале-Рояле прописался новый первый министр — кардинал Мазарини.
Королева Анна быстро «спелась» с кардиналом. В общем-то своим высоким постом Мазарини был обязан именно Анне, регентше при малолетнем Людовике.
Великие мошенничества творились при наследнике трона, великие победы одерживались — над той же Фрондой хотя бы.
Но сам Луи Богоданный мог лишь наблюдать со стороны, как вершились дела в его государстве.
Когда молодому королю стукнуло двадцать три, Мазарини умер.
Настал звёздный час Людовика XIV — он властно объявил, что больше не станет назначать первых министров, поскольку намерен править сам, единолично, как самодержец. И точка.
На золотых луидорах его чеканный профиль украшался венком римского императора, но сам «Король-Солнце» не обладал особыми цезарскими талантами.
Не будучи выдающимся стратегом и государственным мужем, Людовик, тем не менее, оказался далеко не худшим монархом. Разгадка таилась в его умении разбираться в людях и правильно «расставлять фигуры» — назначать на высокие должности не просто преданных ему, а действительно способных людей.
Того же канцлера Летелье, суперинтенданта Кольбера, военного министра Лувуа и так далее.
Эти люди и создавали славу Франции, крепили её мощь и умножали богатство.
Но в центре, в самой серёдке, всегда и при любых обстоятельствах пребывал Людовик Великий. И его это вполне устраивало…
…Золочёную карету его величества уносила из Парижа шестёрка белых лошадей.
Людовик усмехнулся, поглядывая в окошко. Глуп тот правитель, который не доверяет никому и возлагает всё на себя, ибо не существует среди смертных человек, одинаково хорошо сведущий во всех делах.
Место короля — у руля, он кормчий, он — капитан. И как капитан он обязан окружить себя опытными офицерами, могущими вышколить команду настолько, что никакой шторм не собьёт с курса корабль под именем «Франция».
Недавняя «буря», поднявшаяся было на северных границах королевства, потихоньку стихала. Людовик сморщился: вероятно, он погорячился, объявив своими земли Испанских Нидерландов.
Нет, по закону всё выходило недурно: жена его, Мария Терезия, дочь Филиппа IV, почившего короля Испании, имела так называемое деволюционное право на Фландрию и Брабант. Вот только испанцы доказывали обратное.
В итоге разгорелась Деволюционная война…
Война! «Самое приятное, самое достойное из занятий, существующих для государя».
Поначалу всё было неплохо, тем более что главные противники — Англия с Голландией — как раз выясняли между собой отношения. Но они быстренько замирились, перетянув на свою сторону Швецию и состряпав Тройственный союз. И пошло, и поехало…
Маршалы Тюренн, д’Омон и де Креки вторглись в пределы южных Нидерландов, одерживая победу за победой, но к весне все как-то выдохлись, что ли.
Людовик негодующе фыркнул — война заканчивалась, мир был близок, но победа выскальзывала из его рук.
Да, кое-что оттяпать от Испанских Нидерландов удалось, но далеко не той величины, о коей мечталось. Неделю-две спустя он заключит с Испанией мирный договор, а чувствует себя крестьянином, которого обжулили на рынке!
— Тысяча чертей! — пробурчал король. — Мир вам? Посмотрим…
Тут карету основательно тряхнуло, и его величество прикусил язык.
— Мм… — промычал он, досадуя на дорожные невзгоды, но вскоре утешился — открывался вид на Версаль, деревушку среди полей и болот.
