В итоге общественных укалывателей развелось так много, что им перестали доверять. От их услуг отказывались судьи; и в 1678 году Тайный совет Шотландии соизволил выслушать жалобу одной добродетельной женщины, которую один из них незаслуженно изобличил, и выразил мнение, что общественные укалыватели – обычные мошенники.
Однако сотням других невинных жертв подобного суждения высшей инстанции узнать не довелось. Массовое заблуждение поощрялось и английским и шотландским парламентами, которые, наделяя беспринципных молодчиков определенными полномочиями, принуждали судей и священников обеспечивать им поле деятельности и принимать во внимание добываемые ими «улики». Здесь представляется уместным рассказать о судьбе одного несчастного пожилого джентльмена, павшего жертвой коварного Хопкинса в 1646 году. М-р Луис, почтенный клирик более чем семидесяти лет от роду, который вот уже пятьдесят лет был пастором прихода Фремлингем в графстве Суффолк, был заподозрен в ведовстве. Ярый роялист, он, по-видимому, не вызывал у современников сочувствия; и даже его собственные прихожане, которым он так долго и верно служил, отвернулись от него, как только на него пало зловещее подозрение. Попав в руки Хопкинса, прекрасно знавшего, как получать признания от непокорных, старик, рассудок которого в какой-то мере помутился с возрастом, сознался в том, что он колдун. Он сказал, что имеет в своем распоряжении двух бесов, постоянно подстрекающих его к совершению злодеяний, и что однажды, когда он гулял по берегу моря, один из них уговаривал его пожелать вслух, чтобы судно, паруса которого едва виднелись на горизонте, затонуло. Он-де поддался на уговоры и увидел, как корабль скрылся в водяной пучине. После этого признания он был предан суду и приговорен к смерти. На суде в нем возобладало былое здравомыслие. Он не признал себя виновным ни по одному пункту и подверг Хопкинса перекрестному допросу, проявив немалый такт и скрупулезность. По вынесении приговора он попросил отслужить по нему заупокойный молебен. Просьба была встречена отказом, и он отпевал себя сам по пути на эшафот.
Одна бедная шотландка была казнена на основании еще более абсурдной улики. Джон Бейн, общественный укалыватель, показал под присягой, что, войдя к ней в дом, он услышал, как она разговаривает с дьяволом. Женщина в свое оправдание сказала, что имеет глупую привычку разговаривать сама с собой, и некоторые соседи подтвердили ее заявление, но суд принял показания укалывателя. Он поклялся, что никто, не являясь ведьмой или колдуном, сам с собой не разговаривает. А после того как на теле подозреваемой была найдена «печать дьявола» – дополнительное доказательство ее вины, признанное решающим, она была «осуждена и сожжена».
С 1652 по 1682 год число ведьмовских процесов с каждым годом уменьшалось, а оправдания по суду уже были не столь редкими, как прежде. Сомневаться в ведовстве было уже неопасно. Приговоры, выносимые сельскими судами на основании нелепейших «доказательств», по-прежнему имели место, но, когда присяжных напутствовали земские судьи, те проявляли более гуманный и философский подход к делу. Образованные люди (число которых в ту пору ограничивалось весьма узкими рамками привилегированных сословий) постепенно начинали открыто выражать неверие в современные им случаи ведовства, хотя им недоставало смелости вообще отрицать существование такового. Между ними и приверженцами старых воззрений, которые называли новоявленных скептиков саддукеями, вспыхивали ожесточенные споры. Дабы убедить маловеров в ошибочности их доводов, ученый и преподобный Джозеф Гланвил написал знаменитый труд, первая часть которого, «Sadducismus Triumphatus», задумана как философское исследование ведовства и способности дьявола «принимать обличья смертных», а вторая, «Известные случаи», изобилует тем, что автор считает достоверными примерами ведовства своего времени.
Тем не менее прогресс в массовом сознании шел медленно. В 1664 году в Сент-Эдмондсбери преподобный сэр Мэтью Хейл приговорил двух женщин, Эми Дьюни и Роуз Каллендер, к сожжению на костре на основании исключительно смехотворных улик. Эти старухи, чье уродство побуждало соседей считать их ведьмами, пошли в лавку за селедкой, и торговец отказался их обслуживать. Возмущенные его предвзятостью, они не поскупились на брань. Вскоре после этого заболела дочь торговца, и разнеслась молва, что старухи, которым не продали селедку, наслали на нее порчу. Эта девушка страдала эпилепсией. Чтобы разоблачить Эми Дьюни и Роуз Каллендер, ей плотно завязали глаза платком и приказали «ведьмам» дотронуться до нее. Те так и сделали, и с ней немедленно случился припадок. После этого старух посадили в тюрьму. Позднее к девушке прикоснулся человек, не имевший к делу никакого отношения, и сила ее самовнушения была такова, что, решив, что это снова ведьмы, она забилась в конвульсиях с прежним неистовством. Это, однако, обвиняемым не помогло.
Нижеследующий отрывок из опубликованного отчета о данном судебном процессе продемонстрирует характер принятых во внимание доказательств:
«Сэмюел Пейси из Лейстоффа (добродетельный, рассудительный муж), приведенный к присяге, сообщил, что во вторник, 10 октября сего года, его младшую дочь Дебору примерно девяти лет от роду внезапно поразила столь сильная хромота, что она не могла устоять на ногах, и так продолжалось до 17-го числа того же месяца, когда она попросила отнести ее на берег у восточной, обращенной к морю стороны дома; и, когда она там сидела, Эми Дьюни пришла в дом допрашиваемого купить селедки, в чем ей было отказано. Засим она приходила еще дважды, но, получив оба раза отказ, уходила, недовольно ворча. В это время у ребенка начались ужасные припадки, во время коих она чувствовала такую боль в животе, словно туда втыкали иглы, и визжала, как щенок; и так продолжалось до 30-го числа того же месяца. Допрашиваемый далее поведал, что Эми Дьюни уже давно пользуется дурною славой ведьмы и что его дитя в паузах между припадками непрестанно громко на нее жалуется, полагая ее виновницей своей болезни и говоря, что означенная Эми мерещится ей и пугает ее; он же, заподозрив, что означенная Эми – ведьма, обвинил ее в насылании порчи на ребенка и посадил в колодки. Два дня спустя у его старшей дочери Элизабет начались столь необычные и сильные припадки, что домочадцы не могли удержать ее рот открытым, не вставив туда чего-нибудь; а когда младшая дочь пребывала в таком же состоянии, они применяли к ней то же средство. Оба ребенка горестно жаловались, что Эми Дьюни и другая женщина, одежду и наружность коей они описали, являются им, мучают их и выкрикивают “Се Эми Дьюни! Се Роуз Каллендер!”, представляясь таким образом обоюдно. Их припадки были неодинаковы. Иногда они прихрамывали на правую ногу, иногда – на левую, а порою делались столь болезненно чувствительными, что не выносили чужих прикосновений. Иной раз они, прекрасно чувствуя себя в других отношениях, теряли либо слух, либо зрение. Порою они обе лишались дара речи на один, два, а как-то раз – на восемь дней. Временами они падали в обморок, а когда теряли дар речи, их охватывал приступ кашля, и их рвало слизью и английскими булавками, а однажды они извергли большой двухпенсовый гвоздь и свыше сорока булавок, причем сей гвоздь и множество булавок он, допрашиваемый, самолично видел среди рвоты. Гвоздь и булавки были предъявлены в суде. Так дети страдали два месяца, в течение коих допрашиваемый часто заставлял их читать из Нового Завета и, когда они доходили до слов “Господи Иисусе” или “Христос”, замечал, что они не могут их произнести и у них начинаются припадки. Дойдя же до слова “Сатана” или “дьявол”, они произносили его с особенным нажимом и изрекали: “Сие причиняет боль, но заставляет меня говорить весьма хорошо”. Видя, что дети мучаются безо всякой надежды на исцеление, он отвез их в Ярмут к своей сестре Маргарет Арнольд, уповая на то, что перемена климата пойдет им на пользу.
