Складывается впечатление, что Овербери знал характер Иакова лучше, чем того от него ожидал Рочестер, и что он был сущим провидцем, когда предсказал, что означенная свадьба в конце концов настроит короля против фаворита. В то время, однако, Рочестер пользовался большей монаршей благосклонностью, чем когда бы то ни было, но это продолжалось недолго – угрызения совести, этот неумолчный внутренний голос, делали свое разрушительное дело. Слухи не утихали, и Рочестер, которого вот уже долгое время тяготило сознание своей вины, превратился в итоге в непривлекательного и несносного субъекта. Щеки его утратили румянец, глаза потускнели, и он стал угрюмым, рассеянным и необщительным. Король, видя происшедшую с ним перемену, перестал получать удовольствие от общения с ним и начал подыскивать нового фаворита. Джордж Вильерс, герцог Бекингем, пришелся ему по душе: он был остроумен, смазлив и абсолютно беспринципен. Чтобы понравиться Иакову I, было, собственно говоря, достаточно обладать двумя последними качествами. По мере того как ослаблялось влияние Рочестера, усиливалось влияние Бекингема. У отвергнутых фаворитов не бывает друзей и сторонников; зловещая молва все громче и настойчивее очерняла Рочестера в глазах его бывшего покровителя. В то же время новоявленные фавориты в большинстве случаев стараются ускорить низвержение экс-фаворитов; и Бекингем, страстно желая окончательно лишить своего предшественника благоволения короля, подбивал родных сэра Томаса Овербери возбудить дело для выяснения обстоятельств его загадочной смерти.
К тем преступникам, в чьих злодеяниях сам Иаков не участвовал, он был безжалостен. Более того, одним из своих достоинств он считал умение разгадывать тайны, а случай с сэром Томасом Овербери был из их числа. Он начал с того, что приказал арестовать сэра Джарвиса Элвеса. Похоже, что на ранней стадии судебного разбирательства Иаков не знал, насколько велика в этом деле роль Рочестера. Охваченный ужасом при вести о расследовании изощренного отравления медленно действующим ядом, король велел привести к нему всех судей, участвующих в процессе. Как пишет сэр Энтони Уэлдон, Иаков преклонил перед ними колена и произнес: «Милорды-судьи, недавно я узнал, что вы расследуете дело об отравлении. Боже, до сколь плачевного состояния должно было дойти сие королевство (единственное государство, народ коего слывет гостеприимным), коли исконно итальянский обычай прижился и у нас и наши обеденные столы стали такой западней, что никто не может есть, не опасаясь за свою жизнь! И посему, милорды, приказываю вам, поелику быть вам за сие в ответе в величественный и ужасающий день Страшного суда, вести расследование строго, без благорасположения, снисхождения или пристрастности. И ежели вы пощадите кого-либо повинного в сем преступлении, да поразит проклятье Господне вас и ваше потомство; а ежели я пощажу кого-то, на ком лежит вина, да поразит проклятье Господне меня и моих потомков на веки вечные!»
Это проклятие самым что ни на есть явным образом пало на обреченную династию Стюартов. Торжественная клятва была нарушена, и проклятие Всевышнего действительно поразило его и его потомков.
Следующим, кого арестовали после сэра Джарвиса Элвеса, был Уэстон, надзиратель; затем взяли Франклина и миссис Тёрнер, а под конец – графиню и графа Сомерсет, до титула которого Рочестер был вознесен уже после смерти Овербери.
Первым предстал перед судом Уэстон. Процесс приковал к себе напряженное внимание публики. Судебное разбирательство было притчей во языцех, и в день слушания дела зал суда был набит до отказа. В книге «Суды над государственными преступниками» сообщается, что лорд-главный судья Кок «поведал присяжным о подлости и трусости отравителей, тайно совершающих злодеяние, способа уберечься от коего не существует, и добавил, что в Англии случаи отравления весьма редки – столь отвратительно оно нашему народу. Но дьявол довел умение означенных злодеев до высочайшей степени совершенства, вследствие чего они могут отравлять жертву сколь угодно долго (она глотает nativum calidum
[580] или humidum radicale
[581] на протяжении одного, двух, трех или стольких месяцев, сколько им требуется) и проделывают сие четырьмя способами, а именно: haustu, gustu, odore и contactu
[582]».
Когда был зачитан обвинительный акт и Уэстона спросили, признаéт ли он себя виновным, он вымолвил лишь: «Господи, смилуйся надо мною! Господи, смилуйся надо мною!» Когда его спросили, собирается ли он подчиняться принятой судебной процедуре, он заявил, что отказывается от суда своей страны и хочет быть судимым только Богом. В этом он какое-то время упорствовал. В конце концов боязнь ужасного наказания за неподчинение постановлению суда
[583] вынудила его заявить о своей невиновности и тем самым последовать узаконенному порядку отправления правосудия.
Все пункты выдвинутого против него обвинения были полностью доказаны, он был признан виновным и казнен в Тайбёрне. Миссис Тёрнер, Франклин и сэр Джарвис Элвес также предстали перед судом, были признаны виновными и казнены в период с 19 октября по 4 декабря 1615 года; но грандиозный суд над графом и графиней Сомерсет состоялся только в мае следующего года.
На процессе по делу сэра Джарвиса Элвеса выяснилось, что об отравлении знали и хранили преступное молчание граф Нортгемптон, он же дядя леди Сомерсет, и главный сокольничий, сэр Томас Монсон. Первый к тому времени уже умер, но сэр Томас Монсон был задержан и привлечен к суду. Было, однако, очевидно, что он слишком опасен, чтобы посылать его на эшафот. Он знал слишком много неприглядных тайн Иакова I, и в его предсмертной речи могли прозвучать разоблачения, компрометирующие короля. Дабы утаить старые грехи, потребовалось навлечь на себя новый: суд над сэром Томасом Монсоном был внезапно прекращен, а сам он был освобожден.
Так Иаков нарушил данную им клятву. Он уже начал опасаться, что слишком поспешно и рьяно взялся за судебное преследование отравителей. Король не сомневался ни в том, что Сомерсета признают виновным, ни в том, что тот рассчитывает на помилование и освобождение от наказания. Сидя в Тауэре, Сомерсет самонадеянно заявил, что Иаков не осмелится привлечь его к суду. В этом он ошибся, но Иаков действительно был в отчаянии. Какая у них была общая тайна, мы достоверно не узнаем никогда, но можем предполагать. Одни авторы считают, что ею являлся порок, которому Иаков был подвержен; другие утверждают, что она связана со смертью принца Генри – добродетельного молодого человека, относившегося к Сомерсету с особенным отвращением. Принц умер рано, отец о нем не скорбел, и в то время ходили слухи, что будто бы он был отравлен Сомерсетом. Возможно, то или иное преступление лежало тяжелым камнем на душе у короля, и он не мог предать Сомерсета, своего сообщника, публичной казни, не подвергаясь риску. Отсюда и те ужасные муки, что стали терзать Иакова, когда он узнал, насколько сильно его фаворит замешан в убийстве Овербери. Король пустил в ход все возможные средства, чтобы привести заключенного в «безопасное расположение духа». Ему был тайно передан совет признать себя виновным в предъявленном обвинении и положиться на милосердие короля. Та же рекомендация была передана графине. Король поручил Бэкону
[584] составить официальный перечень всех тех пунктов «милосердия и покровительства» в отношении Сомерсета, которые вступали в силу после дачи им соответствующих показаний; и Сомерсету было вновь рекомендовано признать себя виновным и обещано, что ему не причинят впоследствии никакого зла.
