Среди тех, кто, будучи заинтригован этими происшествиями, посетил Бальдаррох, был владелец наследственного земельного участка в церковном приходе, приходской священник и все старосты пресвитерианской церкви, под руководством которых был немедленно начато расследование. Его результаты не разглашались несколько дней, и тем временем по всему Хайленду продолжали гулять слухи, раздувая каждое загадочное событие тем больше, чем дальше находился рассказчик от места действия. Поговаривали, что, когда жена фермера как-то раз поставила на огонь котелок с картошкой, каждая картофелина при закипании воды обернулась демоном и мерзко ей ухмылялась, когда она подняла крышку; что не только стулья и столы, но и морковь и репа скакали по полу самым веселым образом, какой только можно себе представить; что туфли и башмаки повторяли все коленца флинга
[609], тогда как никаких танцоров, на чьих ногах они бы находились, замечено не было; что кусок мяса сорвался с крюка, на котором он висел в кладовой, и разместился у огня, откуда, несмотря на все усилия домочадцев, его не удавалось извлечь до тех пор, пока он полностью не прожарился, и что затем он внезапно поднялся по дымоходу с оглушительным стуком. В самом Бальдаррохе столь сумасбродные слухи не ходили, но фермер был настолько уверен в том, что единственной причиной всех этих безобразий являются дьявол и его бесы, что проделал путь длиной сорок миль, дабы встретиться со старым колдуном Уилли Форменом и уговорить его за приличное вознаграждение изгнать нечистую силу из своих владений. Нашлись, разумеется, здравомыслящие и образованные люди, которые, отринув все домыслы и преувеличения, объясняли происходящее двумя причинами: во-первых, тем, что цыгане или нищие бродяги, прячущиеся в соседнем лесу, тешат себя, пользуясь легковерием селян, или, во-вторых, тем, что обитатели Бальдарроха сами мошенничают по той или иной, не вполне понятной причине. В последнее верили очень немногие, поскольку фермер и его семья были весьма уважаемыми людьми; и так много людей в высшей степени открыто выражали уверенность в сверхъестественной природе означенных явлений, что скептики не хотели выставлять себя в смешном виде, признаваясь, что их не удалось обмануть.
Наконец, после того как шумы продолжались в течение двух недель, обман был раскрыт. Двух молоденьких служанок тщательно допросили и заключили в тюрьму. Представлялось, что все это было затеяно и проделано ими одними и что исключительные встревоженность и доверчивость сперва их хозяина и хозяйки, а потом уже соседей и крестьян сделали их задачу сравнительно легко осуществимой. При этом им потребовалась лишь небольшая сноровка, и, будучи вне подозрений, они сеяли панику, рассказывая ими же придуманные небылицы. Они расшатывали кирпичи в дымоходах и ставили тарелки на полки таким образом, что те при малейшем движении падали. Иными словами, они прибегли к тем же уловкам, что и служанка в Стоквелле, руководствуясь той же любовью к проказам и добившись тех же результатов. Как только их посадили в тюрьму графства, шумы прекратились, и люди в большинстве своем пришли к убеждению, что все вышеописанные необычайные явления были делом исключительно человеческих рук. Некоторые наиболее суеверные селяне остались при своем мнении и не желали слушать никаких объяснений.
Хотя предложенные вниманию читателя истории домов с привидениями, особенно прошлого и текущего столетий, и могут заставить его покраснеть от стыда за массовое безрассудство, их итоги все же обнадеживают, свидельствуя о том, что общество сделало гигантский шаг вперед в своем развитии. Если бы Парсонс, его жена и прочие участники мистификации на Кок-лейн жили лет на двести раньше, они, возможно, и не одурачили бы большее количество людей, но уж точно были бы повешены за ведовство, а не заточены в тюрьму за мошенничество. Аналогичная участь, без сомнения, ожидала бы изобретательную Энн Робинсон и ловких служанок из Бальдарроха. Таким образом, можно с радостью констатировать, что, хотя одни социальные слои, вероятно, и не стали с течением времени более рассудительными и менее легковерными, у других определенно прибавилось мудрости и милосердия. Законодатели, устранив из сводов законов нелепые и кровожадные установления предков, сделали шаг в направлении повышения образовательного уровня населения. Остается уповать на то, что недалек день, когда законодатели будут обучать и цивилизовать простой люд более прямыми способами, предотвращая тем самым повторение заблуждений такого рода и других, более худших, еще не истершихся из людской памяти, путем обеспечения в своих владениях каждому ребенку уровня образования, соответствующего самым высоким стандартам современности. Если призраки и ведьмы еще не перевелись, это упущение не столько со стороны невежественных простолюдинов, сколько со стороны законодателей и правительств, не считающих нужным их просвещать.
Причуды жителей больших городов
La faridondaine – la faridondon,
Vive la faridondaine!
Чудачества населения больших городов – неиссякаемый источник удовольствия для тех, кто достаточно отзывчив, чтобы симпатизировать и сопереживать всему человеческому роду, и кто, сколь бы утончен ни был сам, не станет насмехаться над скудоумием или нелепыми и комичными чертами пьяницы-мастерового, опустившегося нищего, мальчишки дурного нрава и всех тех разношерстных праздных, беспечных и склонных к подражательству людей, что наводняют улицы и переулки крупных городов. Кто-нибудь, намереваясь побродить по большому городу в поисках того, что достойно сострадания, и упиваться своим горем, быть может, найдет много такого на каждом углу, но вряд ли кто из нас захочет составить ему компанию. Сочувствие и жалость тех, кто, занимаясь такого рода изысканиями, лишь проливает слезы, не облегчают людских страданий. Слишком часто сердобольные философы, убиваясь над чужим несчастьем, сужают свое поле зрения и за пеленой слез не могут разглядеть пути борьбы с теми невзгодами, которые оплакивают. И точно так же зачастую можно обнаружить, что филантропом в полном смысле слова является человек, не склонный проливать слезы, – наилучший целитель, излучающий жизнерадостность даже в самых критических ситуациях.
На описание тягот человеческого бытия и бичевание преступлений, пороков и действительно опасных прихотей людской массы истрачено так много перьев, что наше перо к ним в этом не присоединится, по крайней мере в данной главе. Цель ее написания более приятна: пройдя по оживленным, многолюдным местам больших городов, мы по мере повествования исключительно ради развлечения обратим внимание на некоторые из безвредных прихотей и причуд бедноты.
