Среди наиболее ранних документально зафиксированных дуэлей весьма примечательна та, что имела место в царствование Людовика II (в 878 году от Рождества Христова). Ингельгерий, граф Гастенуа, был однажды утром обнаружен графиней мертвым в супружеской постели. Гонтран, родственник графа, обвинил графиню в убийстве мужа, которому, как он утверждал, она уже давно изменяла, и призвал ее выставить от своего имени бойца, которого он собирался убить и тем самым доказать ее вину
[648]. Все друзья и родственники графини верили в ее невиновность; но Гонтран слыл таким стойким и доблестным воином, что никто не отваживался с ним сразиться. Несчастная графиня уже начала впадать в отчаяние, когда боец вдруг объявился в лице Ингельгерия, графа Анжуйского, – шестнадцатилетнего мальчика, которого графиня погружала в купель при крещении и которого назвали именем ее мужа. Он нежно любил крестную мать и изъявил желание сразиться ради ее оправдания с любым противником. Король пытался отговорить великодушного подростка от его затеи, ссылаясь на изрядную силу, опытность и неодолимую храбрость бросившего вызов, но тот упорствовал в своем решении к великой скорби придворных, которые говорили, что жестоко позволять столь отважному и прелестному ребенку бросаться в смертельную мясорубку.
Когда место поединка было подготовлено, графиня должным образом выразила признательность своему защитнику, и комбатанты вступили в бой. Гонтран столь неистово поскакал навстречу противнику и с такой силой ударил копьем в его щит, что потерял равновесие и свалился с коня. Юный граф пронзил упавшего Гонтрана копьем и, спешившись, отрубил ему голову, которую, как сообщает Брантом, «он преподнес королю, который принял ее в высшей степени благосклонно и был так рад, словно ему принесли в дар город». Затем графиня, ко всеобщему ликованию, была объявлена невиновной. Она поцеловала крестника и, обняв его, заплакала от радости у всех на виду.
Когда в 1162 году Роберт де Монфор в присутствии короля Генриха II обвинил графа Эссекса в том, что тот пятью годами ранее предательски бросил штандарт английской короны в стычке с валлийцами при Колсхилле, король предложил доказать истинность обвинения путем единоборства. Граф Эссекс принял вызов, и близ Рединга было подготовлено место поединка. Посмотреть на схватку собралось огромное количество народа. Эссекс поначалу бился решительно и стойко, но потом, утратив сдержанность и самообладание, начал уступать противнику, который вскоре решил исход поединка. Эссекс был сброшен с коня и настолько тяжело ранен, что все присутствовавшие сочли его мертвым. По настоятельной просьбе родственников графа монахам Редингского аббатства было разрешено забрать тело для погребения, и де Монфор был объявлен победителем. Эссекс, однако, не умер, а лишь потерял сознание и благодаря заботе и уходу монахов за несколько недель оправился от телесных повреждений. Залечить душевные раны оказалось не так просто. Несмотря на то что граф был человеком храбрым и преданным престолу, все королевство считало его трусом и предателем из-за его поражения на дуэли. Он не смог заставить себя вернуться в мир, лишенный благорасположения близких ему людей, поэтому стал монахом и прожил остаток своих дней в стенах аббатства.
Дюшастле рассказывает об одном необычном предложении дуэли, сделанном в Испании
[649]. Один рыцарь-христианин из Севильи послал одному знатному воину-мавру вызов на дуэль, предложив доказать ему каким угодно оружием, что религия Иисуса Христа священна и божественна, а религия Магомета нечестива и богопротивна. Испанские прелаты не отважились рискнуть репутацией христианства, поставив ее в зависимость от исхода поединка, победа в котором могла достаться и мавру, и велели рыцарю, под страхом отлучения, отказаться от вызова.
Тот же автор сообщает, что при Оттоне I между юристами возник спор на предмет того, должны ли внуки, лишившиеся отца, иметь с дядьями равную долю в собственности деда после смерти последнего. Для юристов того времени этот вопрос оказался неразрешимым, и в конце концов было отдано распоряжение решить его путем единоборства. Были выбраны два бойца, один из которых отстаивал интересы внуков, а другой – дядьев. В результате длительной схватки боец от дядьев был сброшен с коня и убит, и было решено, что право внуков обоснованно и они должны иметь ту же долю в собственности деда, что и их отец, будь он жив.
Устраиваемые по поводам столь же необычным и зачастую еще более незначительным, чем эти, дуэли продолжали проводиться в большинстве стран Европы на всем протяжении XIV и XV столетий. Достопамятный пример незначительности причины, по которой одного человека можно было вынудить биться с другим насмерть, приводится в вышеупомянутых воспоминаниях об отважном коннетабле Дюгеклене
[650]. Победа, которую тот одержал в битве при Ренне над английским полководцем Уильямом Брембром, так угнетала Уильяма Трусселя, лучшего друга и соратника последнего, что удовлетворить его мог лишь смертельный поединок с коннетаблем. Герцог Ланкастер, к которому Труссель обратился за разрешением сразиться с прославленным французом, запретил дуэль как необоснованную. Труссель тем не менее горел неистовым желанием скрестить мечи с Дюгекленом и искал любой повод для ссоры с ним. Имея столь настойчивое стремление к этому, он, разумеется, нашел способ добиться своего. Один его родственник ранее был взят в плен коннетаблем, который запросил за его освобождение определенный выкуп. Труссель решил затеять из-за этого ссору и отрядил к Дюгеклену гонца с требованием освободить пленника и предложением долгового обязательства об уплате выкупа в более поздний срок. Дюгеклен, которому уже сообщили о враждебных намерениях англичанина, ответил, что не примет долгового обязательства и не освободит пленника, пока не получит всю сумму выкупа. Как только Труссель получил ответ, он послал коннетаблю вызов на дуэль, потребовав загладить вину за оскорбление, которое тот нанес его чести, и предложив смертельный поединок с нанесением каждой из сторон трех ударов копьем, трех – мечом и трех – кинжалом. Дюгеклен, хоть и лежал в постели с лихорадкой, принял вызов и отдал распоряжение маршалу д’Андрегему, королевскому наместнику в Нижней Нормандии, назначить день и место поединка. Маршал сделал все необходимые приготовления, поставив условие, что побежденная сторона выплатит сто флоринов золотом на угощение крупных и мелких дворян, которые съедутся в качестве зрителей.
Герцог Ланкастер был очень зол на своего военачальника и сказал ему, что, домогаясь дуэли с отважным Дюгекленом в то время, когда тот ослаблен болезнью и прикован к ложу страданий, он позорит свою рыцарскую честь и свою нацию. Труссель, устыдившись, отправил Дюгеклену извещение с выражением готовности отложить дуэль до его полного выздоровления. Дюгеклен ответил, что об этом не может быть и речи, поскольку всех дворян уже известили о предстоящем поединке, что в нем достаточно сил не только для схватки, но и для победы над таким противником и что, если он не явится на ристалище в назначенное время, о нем повсюду разнесется молва как о человеке, недостойном называться рыцарем и носить на боку почетный меч. Труссель доставил это высокомерное послание герцогу Ланкастерскому, и тот немедленно дал разрешение на поединок.
